Газета Завтра 502 (27 2003)

КАК-ТО НА ДНЯХ имел дискуссию с одним адвокатом, который привел действительно профессиональные возражения тому, о чем сказано выше. Он рассуждает примерно так: "Вот ты всё говоришь, что подбросы и провокации носят повсеместный и массовый характер. А ты отдаешь себе отчет в том, что юридически доказательств этому не существует. Много ты видел приговоров суда в отношении лиц, это делающих? Более того, нет ни одного сколько-нибудь официального документа, где бы системность этих фактов признавалась властью. Вот потянет тебя руководство МВД в суд за клевету, что будешь делать? Ведь свидетели твоей правоты — все сидят с неотмененными обвинительными приговорами. Их показания, формально,— не доказательства того, что ты утверждаешь, а попытка избежать справедливого наказания." В этом есть серьезная логика. Ну что ж, прибегнем к основному закону криминалистики, который гласит: всякое преступление оставляет следы, и их всегда можно найти. Следовательно, если преступления носят массовый, систематический характер, то как бы власть их ни отрицала и ни укрывала, в обществе и государстве должны происходить видимые явления, отражающие реакцию на эти преступления. Эти явления и будут следами. Самый яркий след этого рода просто мозолит глаза: это институт неприкосновенности. У нас неприкосновенны по закону(?) "семья", президент, депутаты и судьи. Вопрос: если нет подбросов, провокаций, заказных уголовных дел, приговоров "по звонку", то зачем им всем неприкосновенность, т.е. невозможность обычным способом провести у них обыск и возбудить уголовное дело? Может, они все просто боятся справедливого карающего меча? Глупости. Что, депутат или судья не в состоянии, при поступлении на должность, вынести из своей машины и квартиры все наркотики и патроны и спрятать их в надежном месте? Неприкосновенность есть однозначное признание самими чиновниками факта величайшей опасности, которая исходит от современных силовых и правоохранных ведомств. Они знают, что если занимаешься политикой, правосудием или бизнесом, то правопослушание от тюрьмы не спасет, и если придут с обыском, то найдут всё, что надо. Конечно, есть и оборотная сторона неприкосновенности как способ обезопасить свою шкуру за счет простых граждан. Особенно ясно это видно на примере суда. Неприкосновенность нужна судье для противодействия возможному прессингу со стороны криминализированных силовых ведомств. Но когда этот же судья слышит на заседании заявления о преступных действиях этих ведомств в отношении подсудимого, то он поступает так, как описано выше. Если наши судьи действительно так беспредельно доверяют органам обвинения, то пусть они откажутся от неприкосновенности, и народ их зауважает. И здесь мы подходим к другому общественно значимому следу от деятельности государственного бандитизма. Доля оправдательных приговоров в судах нашей страны составляет менее 0,4 %. Это меньше, чем при Дзержинском. Это гораздо (в десятки раз) меньше, чем в любой цивилизованной стране. Почему? Потому, что государственный бандитизм безжалостен. Он не намерен давать гражданину шанс на сопротивление. Подумайте: ежели каждая тварь, которую в интересах дела надо упечь, будет доказывать свою невиновность в суде, это что начнется? Людишки оборзеют, перестанут бояться, перестанут бабки нести. На одну зарплату жить придется, что для любого бандита страшнее тюрьмы. Так что желающим опровергнуть мои гнусные измышления придется подготовить ответы на вопросы: зачем отдельным категориям граждан неприкосновенность, если правоохранные ведомства только тем и занимаются, что блюдут закон, и как современный российский суд умудряется оправдывать людей реже, чем пресловутые сталинские тройки?