Газета Завтра 52 (1257 2017)

Этого было вполне достаточно. Обострить в интродукции до предела вторжение в разливающиеся, как сибирские реки весной, мотивы "небес" с "чарующей их прелестью" — темой фатума, роковых, зловещих предчувствий, чтобы еще раз заговорить о Владимире Федосееве как о национальном достоянии страны. Легко и уверенно из летучести дыхания английского рожка, тончайших нюансировок струнных маэстро создает на воображаемом занавесе с видом на Летний сад полотна в кракелюрах (оркестр находится на сцене — решение режиссера). Искусство не может быть ультрасовременным. Искусство, как бронза, чуть в патине старомодности, ибо в самом акте рождения уже принадлежит — вечности.

Вот рокайльная зарисовка "Искренность пастушки", интермедия с её псевдонаивным сюжетом — одна из прелестных стилизаций композитором сонаты Бортнянского и фортепианного концерта Моцарта. Вот парадный портрет Екатерины II, императрица выходит из дворца под шумный приветственный гимн. Вот жанровая сценка из быта русской аристократии, сентиментальная как романс рубежа XVIII-XIX веков. Вот стайки групп словно из фигурок севрского фарфора, в отливающихся муаром камзолах и фижмах… как это и было в вечер премьеры "Пиковой дамы" немного лет тому назад, 7 декабря 1890 года в Мариинском театре… И откуда-то издалека, из глубины кулис настойчиво и неотвратимо доносится стук колес мчащегося из Петербурга во Флоренцию поезда, и Петр Ильич выхватывает из воздуха тосканских долин наваждение повестью Пушкина, фиксирует эфемерность в знаки. Любимец царя, баловень судьбы, в пору создания оперы Чайковский был на вершине славы…

Реальность происходящего на сцене "Геликона", признаться, отступала для меня на второй-третий план. Рвались в клочья ариозо Лизы ("Тоска грызет меня и гложет"), Германа ("Прости, небесное созданье") с почти физическим ощущением их красоты. Метафизический ужас исподволь так, позёмкой прокрадывался вдоль Зимней канавки, под уханье и завыванье ветра пробирал колючим морозцем.

Герман, Лиза, Елецкий, Томский; "Мне страшно"…

Графиня: "Мне страшно! Он опять передо мной, / Таинственный и мрачный незнакомец"…

Герман: "Мне страшно! Здесь опять передо мной, / Как призрак роковой,/ Явилась мрачная картина"…