Газета Завтра 592 (13 2005)

Анатолий Петрович — интеллигент. Всегда умудрялся и сам выглядеть чистым, и к телятам его навоз не приставал, потому что с рук кормил, и давали они по килограмму привеса в день. Гордились мы им да плодами труда его. Но хорошие работяги — они в грудь себя не бьют, а потому медали за освоение Нечерноземья Анатолий Петрович не получил. Много интересного в те годы было и с медалями этими, а на деньги, вроде бы Госпланом на деревню выделенные, строились дворцы в городах типа нашего обкома партии. А потом все возмущались, куда деньги деваются, черная дыра и т.д.

Мама Николая Евгения Леонидовна — маленькая, улыбчивая женщина, отзывчивая на людское горе и готовая помочь любому — от нищего до министра сельского хозяйства, который все время требовал повысить темпы.

В таких условиях вырос и живет Николай Анатольевич. Работает механизатором в ООО "Устьлен". И хоть условия эти были весьма малопригодны для нормальной жизни, он выстоял! В меру выпивает, не курит, растит детей и ждет в гости внуков. Может, кому бы хотелось к нему привязаться с какой-нибудь гадостью, да нет, не получается. Не к чему придраться. А в России быть таким хорошим тоже не шибко хорошо.

Пользуются безотказностью Николая Анатольевича, двужильностью его и трудолюбием не только начальство, но и земляки. Сидят, бывало, "хрендякают" на разные темы, кости моют попутно начальству, планы всякие строят иногда прозрачные, как бутылка водки. А Николаю некогда: и на общественном поле надо успеть, да и дома дел непочатый край. Вот он и пластается с утра до ночи. А самое главное — все у него получается, хоть на комбайне, хоть на трактор сядет любой, хоть за топор возьмется. Надо сказать, я всегда восхищаюсь каким-то особым талантом русских мужиков выйти из любого положения, отремонтировать в полевых условиях то, что и в мастерской мне, например, не сделать. То собачку сложнейшую для немецкого пресса напильником выточат, то вместо полетевшего колеса березу привяжут и все-таки доедут, да что перечислять — нет в мире ничего такого, что бы не мог русский человек. Да и понятно: с такой породой, как наша, шутки плохи.

Недавно читал публикацию, что вот, мол, у финнов солярка тоже дороже молока, а выживают. И хочется сказать: милый, в Финляндии к каждому полю дорога! Мне, в бытность директором "Первомайского", пришлось однажды четыре часа добираться до полей, за шесть километров по отчаянной грязи пять комбайнов гнать с бульдозером впереди. Но как-то бы надо всем понять, что не виноват и русский человек в том, что родился в России, а не в Финляндии. И конечно, большинству из нас тоже хотелось бы жить по-человечески, и чтобы к полю — на "Волге", той самой, которую обещал Чубайс, и чтобы губернаторы не "Челси" покупали, а дороги строили. Убежать бы, конечно, до Финляндии, тут недалеко, так ведь жалко эту милую, проклятую и такую родную землю. Предлагали Николаю Анатольевичу работу и жизнь полегче. Отказались. Почему? Не поверите, если скажу: "Землю любит и технику".

Как-то Николай заболел, и единственный комбайн встал. Те, кто любит косточки помыть чужие, очень не любят комбайны. Так вот, нашелся умник, подсказал: "Если Колю на мостик комбайна поднять, то он еще поубирает". До этого вроде бы не дошло, да и слова были сказаны по-дружески, без издевки. Но, превозмогая боль, Коля практически один спас весь урожай отделения. Это ли не подвиг?

Говорят, в городе Вологде поставлен памятник писающей собачке. Забавно. Только вот в одном китайском городе поставлена статуя деревенской девушки. Говорят, что она с детства взращивала рис и кормила им страждущих.

Небольшая разница в мировоззрении, по-моему, есть, в заслугах собачки и девушки тоже".

ТАК ЗАКАНЧИВАЕТ СВОЙ РАССКАЗ Николай Созонтович Алешинцев. Герой его рассказа — тип русского крестьянина серединный. Мелькнул в письме и другой тип, человек добрый, но слабый, на котором мне хотелось бы остановиться поподробнее.

Мне интересен этот тип кроткого русского мужичка — источник национальной жалости, герой многих наших романов, песен и стихов. "Добрый Филя". Определения для него подбираются от богоносного до юродивого. Породу вывели такую селекционеры — интеллигенты демократического лагеря царских времен. Порода неприхотливая, созерцательная. Баба, качая такого в люльке, говорит умильно: "Что я буду за мать, коли свое дитя до сорока лет не прокормлю". Потом пестует, мается, несет тяжелейший крест кормления. Вырастает жалкенький, смотрит на мир светлыми детскими глазками, и очень скоро к самому себе проникается жалостью, не без лукавства, конечно: "Что с нас взять. Мы лаптем щи хлебаем, оборой хлеб режем".

Кто родился и жил какое-то время в деревне, тот обязательно припомнит и местного "доброго Филю" и, перескочив в памяти через серединного, вспомнит "стамого" Петьку или Тольку какого-нибудь, деревенского заводилу и бунтаря. Такому уже годам к пятнадцати становится тесно в деревне. Из таких города строятся, такие становятся цветом нации. От Ломоносова до Маршала Жукова.