Газета Завтра 613 (34 2005)

Андерсену незадолго до смерти приснилось, что из его погребенного тела поднимаются цветы... Оба собирали народные легенды, сказки, слышали их в детстве... Постоянно использовали их в своем творчестве.

Оба много думали о смерти. Гоголь, из письма матери в январе 1847 года: “До тех пор, покуда человек не сроднится с мыслью о смерти и не сделает ее как бы завтра его ожидающею, он никогда не станет жить так, как следует, и все будет откладывать от дня до дня на будущее время...” Андерсен также думал о смерти часто, начиная с тяжелых юношеских лет и до конца жизни. Сказка для обоих была другим миром, где сказочникам подчинялась смерть...

И того, и другого выбрал Бог. Сомнений в этом быть не должно.

Два жалких провинциала стали гордостью своих стран...

И — носы! Ах, какие у обоих были замечательные, великолепные носы, господа, доложу я вам. Носы — способные жить. И чувствовать самостоятельно, как бы отдельно от самих лиц, носы — предметы насмешек, шаржей, карикатур. А задумывался ли кто-нибудь, что у писателей наших в общепринятом смысле слова носы ужасны. Как нелеп нос Толстого, Пушкина, Гоголя... Вглядитесь, вглядитесь.

Воистину задумаешься: а нет ли в территории могущественных носов неких нервных окончаний, по-иному, чем у других, позволяющих осязать действительность? Вбирать ее и переплавлять в слово, коего не видывали прежде?

Эти носы-крепости. Носы-первооткрыватели. Носы-воины и соглядатаи. Носы-пирамиды. Носы — солнечные системы.

Недаром в сказке Гоголя "Нос" одноименный герой преспокойно разгуливает по Петербургу, наводя ужас на жителей. А если бы у нас перевесили бы однажды утром носы, как перевесили в андерсеновской сказке вывески? То-то мы бы зажили...

Попробуйте увидеть сказку за вывеской, за носом...

Носы Гоголя и Андерсена проникали за занавес отмеренной другим жизни. И видели метафизические цели бытия, скрытые от остальных рядовых носов. Это носы-генералы. Носы-властители. Носы-цари. Человечество носов. У них точно есть глаза. И не понятно, отчего они не оставят наши скудоумные лица и не отправятся в поисках своей собственной счастливой жизни. А, знаю, им жалко своих якобы владельцев. Что мы без них? И лица и мысли наши без носов рабски плосковаты... А с носами — и мысли с уcaми…

Гадкий утенок. Гоголь... Разве страдания неузнанного лебедя не его страдания? Почему "Тарас Бульба" даже не рассматривается нами как былина прошлого века? Ее герои — громадные богатыри, приобретают сказочные значения, словно становятся в ряд с героями "Илиады" и "Одиссеи". Недаром же кроме исторических исследований при работе над произведением Гоголь использовал не только фольклорные источники, как "3апорожскую старину" И.И. Срезневского, "Украинские народные песни", изданные М. Максимовичем и другие произведения подобного типа, но и едва ли не в каждом значительном повороте повести использует украинские песни и думы, именно это-то и сообщает некую былинность, эпичность "Тарасу Бульбе".

Художественный эпос, сказка, миф — братья и сестры народного духа. Не зря Брюсов писал о том, что сцена сражения запорожцев под стенами Дубно сочинена под сильным влиянием перевода Н.И. Гнедичем "Илиады". Не будем забывать и об образах библейских книг Иудифи и Есфири.

Как и Андерсен, Гоголь бывал в прекрасных католических храмах Италии. Вспомним красоту и великолепие католического храма в "Тарасе Бульбе". Андрей не сумел устоять против этой "прелести".

В России и тогда был в моде католицизм. Но Гоголь видит спасение Украины именно в православии...

Вспомним, в "Страшной мести" так много "светящихся по стенам чудных знаков", так много нетопырей в "светлице" колдуна.

А вот "Вий". Чудесная, страшная сказка, от которой дрожит в детстве каждый нерв, особенно если читаешь ее вечером... "Вий" имеет корни в мифологическом Нии — властителе преисподней. Сам Гоголь писал, что перед нами "народное предание".

Так начинал и Андерсен. Его первая сказка о солдате и ведьме — пересказ народной сказки. Он только внес в нее свою интонацию. Как они тонко чувствовали нервную систему слов. Поражает прожорливость критиков всех времен и народов. Италия была лекарством от критики: зачастую завистливой и беспощадной.

Каждый из сказочников явил миру новый образный мир, неизвестный прежде язык.

Работая над "Вечерами на хуторе близ Диканьки", Гоголь в письме матери просил прислать ему описание свадьбы, об Иване Купале, о русалках, домовых и их делах, суевериях, страшных сказаниях, преданиях, разнообразных анекдотах. Письмо датировано 30 апреля 1829 года. Подобные интересующие его сведения Гоголь заносил в "Книгу всякой всячины или "Подручную энциклопедию". Он начал ее, еще учась в Нежине, и старательно пользовался ею в работе.

И у Андерсена постоянно были тетради, записные книжки, куда он заносил интересные сведения. Оба не расставались с записными книжками нигде.