Газета Завтра 617 (38 2005)

Для геополитиков сделать выбор между Иваном и Борисом — дело весьма существенное. Геополитик подходит к этому вопросу системно, ставит вопрос ребром: Иван или Борис? Поскольку четкого ответа не обретается в толще столетий, то геополитик говорит: "Ага, пусть цветут все цветы, пусть будет и Иван и Борис…". Делает Ивана и Бориса сначала как бы братьями. Родными, любящими друг друга братьями, но при этом не забывает провести некую незримую чету, слабенькую межу, условно отделив зону интересов Ивана от сектора влияния Бориса. Когда дело сделано, вопрос о родстве и вечной дружбе может быть снят с повестки дня. Но для начала важно поспорить о старшинстве братьев. Когда страсти в достаточной мере накалятся, геополитик удовлетворенно объявит "цивилизованный развод", вызовет бульдозеры, натянет колючую проволоку. И не за горами тот день, когда разнесется весть, что Иван и Борис были вовсе и не родственниками, но напротив, представителями двух разных цивилизаций, векторы развития которых направлены в противоположенные стороны. Одного командируют в Татаро-монгольскую орду и неудобья Сибири, другому предложат на определенных условиях прописаться в густонаселенном общеевропейском общежитии. Что будет объявлено дальше, даже трудно себе представить! Может быть, скажут, что когда-то Иван захватил силой земли Бориса, пришел сюда, как оккупант, посему заслуживает кары и вечного изгнания…

Впрочем, вопрос с названием этого уникального, замечательного населенного пункта, хоть и важен, но не в нем заключается суть дела. А само дело заключается в том, что на сегодняшний день деревню разрубает на две, не совсем равные части государственная граница между Российской Федерацией и Республикой Украина.

Вообще, при слове "государственная граница" меня охватывает некоторый трепет. Сам когда-то защищал границу великого своего государства, и отлично помню, как учили нас воинов-пограничников: граница — вещь священная и неприкосновенная. Последний раз был я на границе в районе нижнего Памира, на Пяндже. Здесь шел широким потоком наркотрафик из Афганистана в республики Средней Азии, а затем в Россию и Европу. Хорошо вооруженные группы "моджахедов" тащили в ночи мешки с героином, то и дело пограничники вступали в бой, каждую неделю неся потери.

Вот с этими воспоминаниями, с эдаким сакральным трепетом и чувством некоторого волнения, я отправился в Ивановку-Борисовку изучать местную обстановку, надеясь разрешить для себя некоторые мучительные вопросы, которые сами собой всплывали в моем перегруженном ненужной информацией сознании.

Харьковская гора славного города Белгорода осталась далеко позади, автомобиль набрал скорость. И закружили меня осенние, млеющие под теплым неярким солнцем жухлые поля, сухие дороги и золотые перелески, убаюкала красота и безлюдье родной южнорусской земли. Вот проскользнули вдали серые крыши деревеньки, показался и исчез за горой почерневший купол старой церкви, мелькнула полосатая темная пашня и мирно пылящий по ней одинокий тракторишка. Какие-то разбитые остовы погибших животноводческих хозяйств, и дорога, дорога, дорога…

Но вот уж мы на месте. Асфальт закончился, и машина поехала медленно, с надрывом преодолевая превратности кривой и разбитой "грунтовки", которая то круто поднималась ввысь, то снова падала в полынный рай поющих в тепле кузнечиков. Показались первые хаты "заколдованной" деревни. Заросший прудик, в черной жиже которого плескалось стадо жирных высокомерных гусей, бабулька неподвижно, как изваяние, сидящая на низенькой скамейки у забора, стайка весело бегущих и орущих чего-то ребятишек, которые попытку нашего фотографа поймать их в объектив, восприняли, как покушение на собственную жизнь и, увидев направленную на них камеру, с гиком и визгом бросились врассыпную.

Славное, красивое место, тихий уголок русской земли видел я глазами, но в голове стучало: "Граница, граница, граница…" Сигнальная система, контрольно-следовая полоса, наряды и обходы — где всё это?

И вот, словно накаркал беду. Дорога пошла вниз, к узенькой окаймленной ивами речушки, больше похожей на ручей. Мы уперлись бампером в огромные перевернутые пласты глины, по которым нельзя уже было никак проехать. Здесь поработал крупный, мощный бульдозер, переворотив и искорежив переезд. По другую сторону вздыбленного участка дорога буднично шла вверх к точно таким же домикам и гусям, которые, впрочем, как мне почудилось, имели несколько другую расцветку, чем те, которых я встретил три минуты назад.

Теперь ясно: речка — это и есть граница. А этот отвратительный завал знак того, что дальше дороги нет, что туда нельзя, там чужое, враждебное — "тьма внешняя…"