Газета Завтра 786 (50 2008)

В октябре текущего года средства массовой (и не только) информации неизменно уделяют внимание теме мирового финансового кризиса. Пресса, комментарии телерепортажей, записи разнообразных авторов с сети Интернет полнятся прежде непостижимыми обыкновенным читателям фразами. Например: индекс РТС потерял с начала 2008 года 66,75%, достигнув отметки 761,63 пункта. Или: фондовый индекс ММВБ в начале открытия торгов вырос сразу на 10,18% и его показатель составил соответственно 659,33 пункта.

Эти словосочетания только в периоды социально-экономических катаклизмов обретают почти магическую власть над умами и душами. Эту терминологию, особенно сложную для человека непосвящённого, употребляют даже те, кто никогда не интересовался экономикой. Те "посторонние", в чьих силах - только наблюдать, осознавать свою беспомощность, и… преодолеть её.

В оценке сложившейся исторически ситуации превалируют две крайности. Предельный пессимизм, совмещённый с непреходящим раздражением. И крайний оптимизм, граничащий со слепотой. И то, и другое сопровождается всплесками эмоциональности, - например, злорадством. "Наконец-то олигархия одумается! Наконец-то государство ощутит угрозу своему существованию! Наконец-то!..", и тому подобное. В условиях "экономической энтропии", когда сама материя, регулируемая и управляемая экономией, сжимается, принуждает к ограничению. Ограничению своих потребностей и желаний.

Что с современным человеком случается довольно-таки редко - человек современный привык к тому, что ему доступен наиболее широкий спектр необходимого и желаемого, по сравнению с неким ужасающим прошлым.

Прошлое. Оно продолжает внушать крайне противоречивые чувства и мысли. В период кризисов неизбежно возникает коллективный невроз, заключающийся в назойливой эхолалии, - как недавно было хорошо, и как сейчас стало плохо. В различных ладах и с разнообразным синтаксисом эту фразу подхватывают, как болезнь, и вот уже эпидемия распространяется в крупных метрополиях и крохотных городках.

Современный человек очень быстро забывает своё очевидное благополучие здесь и сейчас, равно как и сиюминутное острое неудовлетворение окружающей действительностью. Очень немногие помнят кризис 98-го года, и - не могут передать словами свои ощущения того времени.

И не только в силу слабой памяти. Воспоминания уничтожает контраст. Череда ярких впечатлений, ослепляющий восторг, за которым следует спасительное для коллективной психики спокойствие. "Наконец-то стало хорошо!". Вновь перестаёт быть источником раздражения уличная и телевизионная реклама. Вновь пессимистические прогнозы вызывают в лучшем случае - недоумение, в худшем же - негодование и злость: не нарушайте наш покой!

Вероятно, поэтому экономический кризис в августе 1998-го года не нашёл своего представления в современной русской литературе. По крайней мере, мы не нашли ничего, кроме косвенного упоминания о произошедшем, между тем, как в учебниках для учащихся на факультетах точных наук (не гуманитарных, подчеркнём), экономическим кризисам выделены не только главы, но и целые разделы.

Наша художественная литература безмолвствует на этот счёт. Почему? - попробуем ответить на этот вопрос.

Не требует аргументов, что не только потому, что тема экономики, до сих пор считающейся "специфической", не близка русской литературе. Русский и русскоязычный читатель, как правило, безалаберен, вопреки всей своей моральной ответственности и этической сознательности (что не одно и тоже). Его требования и чаяния относительно литературы всегда были далеки от тьмы низких истин экономики. В романах Достоевского русского читателя интересует психическая и духовная жизнь персонажей, броская, яркая, несоизмеримая с внешней сумрачной монотонностью обыденного. Аналогов в мировой литературе мы этому не находим.

Мы находим в литературе западной диаметральную противоположность. Десятки и сотни романов, повестей и рассказов, повествующих о тяготах нищеты. Тех людей, которые изначально оказались вычеркнуты из числа надеющихся на благополучие. Независимо от эпилога, внушающего человеку ту хрупкую надежду, которой герои романа или рассказа были лишены на протяжении почти всего повествования. Западная литература со времён Драйзера производит всю психологическую (душевную) жизнь персонажей единственно из их материального порядка. Коль скоро этот порядок несправедлив и жесток, - ожесточается, становится жестоким и безжалостным сам человек. Эта закономерность в естественном порядке забывается под влиянием чарующего мгновения счастья, кратковременного контраста с длительным бедствованием.