Буржуазии проще и комфортнее нагнетать атмосферу страха непреходящего - о чём повествует немалая часть европейской литературы от XVIII века до наших дней. Бальзак, Флобер, Диккенс, из ближних к современной литературе - Олдос Хаксли ("Контрапункт", 1932) и Луи Арагон (двухтомный "Орельон", 1944), современный - Кристиан Крахт ("Faserland", 1995) - тысячи томов описания фобий, сиюминутных аффектов и других неприятных переживаний.
Персонажи этих романов силятся вырваться из общества, будто пробудившись от дурного сна. Методы психотерапии предлагаются разнообразные: любовь, бегство от западной цивилизации, алкоголизм, наркомания, криминал, из простейшего - туризм (Мишель Уэльбек "Платформа", во второй части романа начинается опять… криминал). Завершается это всё совсем не смешно и не счастливо - как в последнее время полюбили зрители: все негодяи, все предатели, все должны умереть. И, кстати, умирают.
То ли дело финал Дон Кихота, без малейшего пафоса повторяющий эпилог "Одиссеи", - возвращение из полных опасностей странствий, недолгая, но счастливая старость, насыщенная приятными воспоминаниями, незаметная, спокойная смерть. Несмотря на враждебный и неблагодарный мир.
Второй аспект социализации: знак-указание, воспринимаемый как необходимость. Указывая (высказыванием) на объект, постсовременный сатирик или юморист фиксирует внимание зрителя или слушателя уже не на специфике, гротескном или просто нелепым, - он уже привык к тому, что узнаваем, как представитель комического. Что бы он ни произнёс в микрофон, зритель будет смеяться: не засмеялся - стало быть, глуп и невосприимчив.
Реципиент поставлен перед заведомо бесчестным выбором: или, испытывая брезгливость, игнорировать сферу комического в целом, что означает - прослыть "непонимающим", снобом или привыкнуть к тому, что смеются все над всем и над всеми. Впрочем, для адекватно (но что значит "адекватно" в настоящее время?) воспринимающего внешний мир человека обе "стратегии" несбыточны. Средства массовой информации позволяют мстительным насмешникам проявлять себя повсеместно. Смех над всем подряд, уравнивающий всех одной безответственностью и дурными вкусами, слишком напоминает симптом слабоумия.
Последнее вполне соответствует культу инфантильности постмодерна: беспричинный смех извинителен для ребёнка, а также, отчасти - подростка, которому просто не разъяснили своевременно правила хорошего тона и элементарные категории эстетики. Постсовременная культура по многим причинам ассоциирует зрелость с преждевременной старостью, быстро устающей и неторопливой. В качестве юмора, таким образом, становится оппозиция энергичной молодёжи и беспомощных "стариков". Обыватель, произносящий вульгарный монолог, преждевременно дряхлый, обрюзгший, зачастую пьяный, должен быть смешон; но тем, кто видел подобное не на телеэкране, это может представиться только омерзительным. Точнее, отвращение может быть вызвано у тех, кто знаком с лучшими примерами комического, и, помимо возможности сравнивать, действительно не уподобляется объекту осмеяния ни в чём. Видящие же этот "кошмар" едва ли не ежедневно, проникаются бесхитростной идеей, что быть таким не столь уж и дурно, коль скоро центральные каналы телевидения представляют себе аудиторию юмористических программ. И стремятся угодить им.
Аналогичным образом высмеивается труд. Только для того, чтобы разрушить смыслы, которые сопряжены с любой областью деятельности, кроме развлекательной. Общеизвестно, что в советской России большая часть сатиры была направлена против "нетрудоспособных" по неуважительной причине: малодушных, алкоголиков, шарлатанов и криминал. Заметим, что все вышеперечисленные социальные и психологические типы советского юмора совершенно "не воинственны". Они изначально асоциальны, в любой оптике. Современная же сатира даёт завершённый образ социального. Внешняя атрибуция, антураж и стиль комедии - малой, театральной или телевизионной - массовой, может быть "милитаризирован", "политизирован" в зависимости от требования продюсеров и режиссёра. И уже по статистическим данным об успехе или неудаче пьесы, кинофильма, сериала принимаются в расчёт реакции аудитории. Не слишком ли высокого мнения о собственном вкусе авторы сатир и юморесок? Вероятнее всего, что они затруднились бы ответить на подобный вопрос. Так глубоко в коллективное бессознательное вошло под видом защитного - разрушительное осмеяние.