Газета Завтра 893 (52 2010)

     Так вот, Александр Бобров, я думаю, Дементьев ещё и потому не принял бы участие в телепередаче о В.И.Гагановой, что ему просто некогда. Он то, как ныне говорят, позиционирует себя бурлаком или клыкастым волком из мультяшки "Ну, погоди!", то милуется с Б №1, то слишком занят разработкой еврейской темы как в её российском виде, так и в израильском. Кто против? Нет таких. Прекрасно! Прославляет Израиль в таком духе:

      Я в Израиле как дома...

      На подъём душа легка.

      Если мы в разлуке долго,

      Точит душу мне тоска...

      Если есть на свете чудо,

      То его я отыскал...

      Иерусалим всегда поможет мне.

      Я живу по его заветам,

      Породнившись душою с ним...

      Одна безмерная печаль —

      Что поздно я пришёл сюда...

      В будущем году — в Иерусалиме —

      Мысленно желаю я себе...

     Но, увы, иной год не удаётся побывать. И что тогда? Это описал Пушкин:

     Поникнул он главой и горько возрыдал,

     Как жид об Иерусалиме.

     Что ж, отлично, русская литература, кажется, со времён Державина никогда не чуралась еврейской темы. Тут и Шутливое стихотворение Пушкина "Христос воскрес, моя Ревекка!", и две "Еврейских мелодии" Лермонтова, и "Тарас Бульба" Гоголя, и рассказ "Жид" Тургенева, и "Каин и Артём" Горького, и "Жидовка" да "Гамбринус" Куприна... А Маяковский через образ еврея беспощадно критиковал промахи советской кадровой политики:

      Ося Фиш — глиста наружно,

      Тощи мускулов зачатки.

      Что на тощего нагружено?

      Он — инструктор спортплощадки.

     Теперь-то мы знаем, что инструктор-фиш даже в ЦК, как Ципко, или тот же Бурлацкий, — это не самое страшное, но вот когда появляются четыре подряд премьера-фиша да четыре их зама-фиша с такими же — и главное-то это! — "тощими зачатками" и шумят "Россия, за мной!" — вот что беда!

      Писал Маяковский и так:

     Знаем мы эти еврейские штучки —

     разные Америки открывать

     и закрывать!

     Это очень актуально ныне, когда мы видим "еврейские штучки" Радзинского и Радзиховского, Сванидзе и Млечина, Говорухина и Рогозина. Они же пытаются "открыть Америку" в виде "России, которую мы потеряли" и "закрыть Америку" в образе великого Советского Союза.

     Что можно вспомнить ещё из более близких времён нашей литературы на эту тему? Ну, хотя бы Григория Бакланова, объявившего евреями Героев Советского Союза маршалов Малиновского, Катукова и генерала Доватора, можно вспомнить и Евтушенко, который вот уже пятьдесят лет голосит: "Еврейской крови нет в моей крови!" Кажется, даже то ли пантомиму, то ли оперу поставил по этой строчке.

     Да, углублённо и всесторонне разрабатывая еврейскою тему, Андрей Дементьев следует традиции классической русской литературы. Ну, правда, иногда углубляется он уж слишком — вплоть до воспевания израильской армии. Разве Израиль наш союзник, а не американский? Вот стихотворение "Израильские новобранцы". Это как бы вывернутый наизнанку израильский вариант памятного стихотворения и песни:

      Дан приказ ему на запад,

      Ей — в другую сторону...

      Уходили комсомольцы

      На Гражданскую войну.

     А у Дементьева что-то вроде этого:

      Дан приказ ему на Газу...

     К любимой теме маэстро вновь обратился и в недавней большой подборке стихов в "МК" (28.09.10). В ней наиболее примечательно стихотворение "Еврейские жёны". Конечно же, оно написано с добрыми, даже с возвышенными намерениями. А что получилось? Тут особый интерес, ибо автор-то, как помним, — бывший бурлак Антисионистского комитета. И вот он о еврейках...

     Ну, прежде всего почему — жены? Зачем ограничение семейным кругом? Некрасов написал поэму именно о женах князей-декабристов: о Марии Николаевне Волконской и Екатерине Ивановне Трубецкой, в 1827 году последовавших на перекладных за своими мужьями на каторгу в Забайкалье, но великий поэт озаглавил свою поэму не "Русские жены", а "Русские женщины". Он видел в этих княгинях высокие образцы нравственности и верности русской женщины не только супружескому, но и гражданскому долгу.

     А Некрасов нарисовал замечательный образ русской женщины в труде и подвиге:

      Коня на скаку остановит,

      В горящую избу войдет...

     Через сто лет Наум Коржавин горько откликнулся:

      Она бы хотела иначе.

      И этому кто бы ни рад,

      Но кони всё скачут и скачут,

      А избы горят и горят...

     В этом году сгорело больше двух тысяч.

     И так от Некрасова до Исаковского, до его пронзительного стихотворения "Русской женщине":

      ... Да разве об этом расскажешь —

      В какие ты годы жила!