Газета Завтра 923 (30 2011)

Это же происходит, например, в здравоохранении. Развитый мир уже несколько поколений успешно лечит больных детей. Обреченные на раннюю смерть еще три четверти века лет назад уже более двух поколений живут полноценную долгую жизнь, — подрывая тем самым генотип своих обществ.

Сознательного выхода из этой ловушки нет: мы — люди, и никогда не откажемся от возможности лечить даже чужих детей. Но последствия этого непонятны и, скорее всего, будут наступать стихийно, а значит — разрушительно. Аналогичные процессы развиваются во многих других сферах.

Второе направление переформатирования отношений человека с природой — распространение технологий формирования сознания.

Мы привыкли сводить глобализацию к упрощению коммуникаций, волшебным образом не замечая, как обеспечившие его технологии изменили характер всей человеческой деятельности: наиболее рентабельным из общедоступных видов бизнеса стало прямое формирование сознания.

А "наиболее рентабельный из общедоступных" видов бизнеса — значит наиболее массовый вид деятельности. Мы идем к этому уже 20 лет, и идём быстро. Последствия этой революции непонятны, а может быть, и непознаваемы. Ведь главным объектом воздействия человечества становится сам инструмент его познания, причём воздействие это хаотично.

Колоссально растут обратные связи — и, как выразился один богослов, "кажимости и мнимости победили в борьбе с данностями". В результате мир становится всё менее познаваемым.

Системы управления не приспособлены к массовому применению технологий формирования сознания, но вынуждены их применять как самый эффективный инструмент и, все более напоминая обезьяну с гранатой, делают все более серьезные ошибки. Их эффективность снижается, возникает перманентный кризис управления.

Снижение познаваемости мира снижает значимость науки. Пока человек менял мир, надо было знать о нем максимум, — чтобы не зайти ненароком в какую-нибудь трансформаторную будку. Но теперь человек меняет свое восприятие мира, а это дело намного более субъективное и интуитивное, чем наука.

Результат — наука даже в наиболее развитых странах превращается в социальный уклад, а ее поддержка уже напоминает поддержку государством французских крестьян в 60-70-е годы, когда те поддерживались как культурный, а не коммерческий феномен, как часть национального образа жизни.

Исключений всё меньше.

Снижение потребности в науке снижает потребность и в образовании. Еще недавно оно было инструментом созидания наций и лишь потом подготовки специалистов, — а сейчас оно по всему миру штампует "детей Фурсенко", "квалифицированных потребителей", вырождаясь в инструмент социального контроля, каким оно было до ХХ века.

ПРОЩАЙ, РАЗУМ!

Развитие компьютеров скоро подарит нам полностью биологизированный интерфейс, и мы сможем задавать ему вопросы так же легко, как и друг другу. Доступ к компьютеру станет полностью равным и свободным, — и, поскольку компьютер есть выражение формальной логики, мы станем равны по доступу к ней.

Пока конкуренция между людьми и организациями основана именно на различиях в способности к формальной логике. Когда компьютер сделает нас равными по доступу к ней так же, как Интернет сделал равными по доступу к недостоверной информации, конкуренция будет вытеснена во внелогические формы мышления.

Таких форм две. Первая — творчество.

Человечество пока не умеет воспитывать способности к творчеству так же массово, как оно научилось воспитывать способности к логике. Просто не было потребности, из-за чего вершиной в этой сфере так и остались достижения экспериментальной советской педагогики 60-х-70-х годов.

Возможно, через некоторое время эту проблему удастся решить, — но, пока этого не произошло, конкуренция будет вестись на основе врожденных способностей к творчеству.

Она будет менее социальной и более биологической, чем сейчас: человек, родившийся без способностей, будет иметь меньше возможностей. Каждая цивилизация будет по-своему преодолевать обострившуюся трагедию столкновения бездарных детей элиты и талантливых выходцев из социальных низов. Где-то неспособных будут выкидывать из элиты, где-то наоборот — будут уничтожать таланты, чтобы они не мешали своим ровесникам из элиты. Каждая цивилизация будет давать на этот вызов свой ответ, — и разница между ними резко вырастет.

Оборотная сторона способности к творчеству — психологическая неустойчивость. Чем более творческим является человек, тем менее устойчив он психологически. Граница между коллективом творцов и толпой шизофреников может оказаться подвижной и условной.

Поэтому конкуренция на основе способности к творчеству снизит эффективность управления. Килотонны литературы на эту тему самим своим объёмом доказывают безуспешность попыток в этой сфере.

Но, помимо творчества, есть и другая форма внелогического мышления — мистика. Снижение познаваемости мира, ощущение беспомощности повышают ее притягательность — и потребность в ней растет во всем мире.