И в этом, казалось бы, частном случае, лично я вижу результат своей работы, свидетельство того, что жители области вновь почувствовали себя частью единой страны, общего государственного пространства, общего государственного дела. Что их видят, что они важны, что они значительны для всей страны. Этот процесс начался, он идёт. То есть, эту отчужденность от власти, недоверие к ней со стороны большинства жителей области нам удалось преодолеть. Не надо считать Псков какой-то глубинкой, глухоманью, где всё или спит, или спилось. В последние годы наше общественное мнение проснулось, и оно достаточно активно — может быть, не настолько, как в Москве и Питере, но весьма ощутимо для псковских масштабов, здесь тоже бушуют страсти. И моя политика в качестве губернатора состоит в том, чтобы не сдерживать, не гасить эти страсти, а, наоборот, инициировать её, поддерживать социальную активность. Сейчас у нас выходят и на дискуссии, и на улицы, и в средства массовой информации самые разные общественные силы: и правые, и левые, и монархисты, и либералы — весь спектр, который присутствует в Пскове. Люди снова собираются, общаются, обсуждают разные темы. Никто никаких гаек не закручивает — даже если публично высказывают какие-то неприемлемые для нас мысли, искажают факты и так далее. Пошел диалог, который становится всё более содержательным по существу и цивилизованным по форме. Мы никому не препятствуем, поскольку заинтересованы в том, чтобы псковская душа окончательно проснулась — и только совместными усилиями мы можем достичь поставленных целей.
Конечно, чудеса возможны: бывают чудеса исцеления или чудеса спасения, но полагаться только на чудо в масштабах всего нашего региона, всего нашего общества мы не имеем права. А вот на последовательную, шаг за шагом, работу в избранном направлении полагаться обязаны. Это рутинная, монотонная, ежедневная, порой неблагодарная работа, в конце концов, всё-таки приносит нужный результат.
Когда мне говорили: мол, вот, у нас в Пскове всё плохо, — я возражал: нет, у нас всё хорошо. Но вот это хорошо будет у нас тогда-то, другое хорошо — тогда-то, третье — тогда-то и так далее. А если кто-то говорит иначе — это ложь, которой не надо верить, даже не стоит обращать на неё внимания… И мы ни разу не обманули, не подвели в том, что было нами публично сказано и обещано.
А. П. А вы не боитесь того, что в результате проявлений этой социальной активности получите нечто вроде «оранжевой революции»? Ведь, на мой взгляд, события последнего времени в Москве, эти массовые протестные акции были вызваны как раз тем, что власть: и в центре, и на местах, — с этими ежедневными, постепенными, последовательными шагами слегка опоздала, поскольку социальная напряженность в стране растет быстрее, чем она способна в её нынешнем виде своими действиями снимать. Власть очень долго этого напряжения не замечала, потому что положение дел в целом улучшалось, — не замечала до той поры, пока эта напряженность вдруг не рванула и не выплеснулась на московские улицы. И это вещь очень загадочная — эта социальная напряженность, которую начинают контролировать люди, вообще чуждые русской государственности, и они умело это делают, там есть блестящие политтехнологи, манипуляторы, которые становятся вождями уличного протеста. А власть оказывается в обороне. Причем эта оборона становится всё менее активной, пространство власти суживается, его окружают всё более мощные вихри турбулентности. Что это такое? Как этому можно противостоять? И нужно ли противостоять? Есть ли у власти какая-то контригра?