Газета Завтра 956 (10 2012)

Большевистские организации с начала 1917 года пользовались каждым поводом, чтобы вывести на улицы столицы многотысячные демонстрации. 9 января 1917 года (годовщина расстрела 1905 года) прошли демонстрации в Петербурге, Москве, Баку, Нижнем Новгороде. 10 февраля проходит забастовка на петербургских заводах в память о годовщине суда над большевистской фракцией Думы. 14 февраля, в ознаменование возобновления работы Думы, в столице бастуют 60 заводов, проходят демонстрации рабочих под лозунгами «Долой самодержавие! Долой войну! » 18 февраля начинается забастовка на Путиловском заводе, 22 февраля в городе — продовольственные волнения. 23 февраля (День Работницы, нынешнее 8 Марта) 20 тысяч путиловских рабочих выходят на демонстрацию, смыкаясь с участниками продовольственных волнений, по пути останавливая другие предприятия и увлекая за собой их рабочих. 24, 25, 26 февраля демонстрации разрастаются. К концу 26 февраля, после расстрела рабочих, кажется, что город очищен от демонстрантов, что правительство победило. Но утром 27 начинается восстание в гвардии, день назад стрелявшей по демонстрантам. Вслед за волынскими лейб-гвардейцами восстают Преображенский и Литовский полки, их командиры казнены, процесс выходит из-под какого-либо контроля. императорская гвардия, гордость России и российской армии, переходит на сторону рабочих и требует отречения царя и уничтожения монархии.

Все части, посылаемые на подавление восстания, переходят на сторону рабочих. 

Вот динамика восстания в войсках:

26 февраля — 600 человек;

27 февраля, утро — 10200 человек;

27 февраля, день — 25700 человек;

27 февраля, вечер — 66700 человек;

28 февраля утро — 72700 человек;

28 февраля, день — 112000 человек;

28 февраля, вечер — 127000 человек;

1 марта, утро — 144700 человек;

1 марта, день — 170000 человек.

Конечно, усталость от войны, нарастание социальной напряженности и экономический кризис, активная деятельность революционных партий — все это было и фоном, и общим течением, определявшим и неизбежность взрыва, и его масштабность. 

Власть и правительство были тогда в России именно такими, какими они были, — слабыми и бездарными. Строго говоря, Февральская революция более чем на год продлила жизнь царской семье. Не рухни самодержавие в феврале-марте, царь и царица, вероятнее всего, были бы убиты уже до Пасхи — именно такой срок назывался заговорщиками.

Выступления низов лишили смысла заговор верхов — и превзошли его в своей радикальности.

И дело было не в самом по себе расколе властных партий и противостоянии исполнительной и законодательной власти.

Дело было в состоянии самой элиты, в состоянии государственной власти как таковой, то есть, в первую очередь, в состоянии исполнительной власти и самого самодержавия как института к этому моменту.

Да, наличествовал раскол элиты — и те самые «два заговора», но элита потому и была расколота, что, с одной стороны, она была недееспособна, с другой — видела открывающуюся у своих ног пропасть, созданную властью и режимом. И встала на путь заговоров лишь потому, что иного механизма ротации власти не имела.

Внутренняя проблема самодержавия, как института российской политики в тот момент заключалась в том, что понять, агрегировать и артикулировать глубинные социальные интересы общества оно не могло, а делиться полномочиями — не хотело.

Дело в том, что всё это, — оно считало в принципе излишним. Сам принцип исполнения властью воли общества был, с точки зрения самодержавия, неслыханным кощунством.

Недееспособность власти определялась не тем, что Государственная дума препятствовала императору и правительству в осуществлении их политики, — Дума, скорее, хотела им помочь и уберечь их от грозящей опасности.

Да, Дума готовилась к перевороту — но все критические дни февраля-марта она не делала ничего, расшатывающего ситуацию. 

Она просила от императора решительных действий. Она выполнила указ о роспуске. Она создала свой Временный комитет исключительно для «наведения порядка в столице». Она просила императора в этих условиях назначить новое правительство. Она пыталась сохранить монархию. Она максимально постаралась выхолостить требования Совета депутатов, на условии соблюдения которых он доверял ей формирование правительства. Она пыталась добиться согласия восставших на возведение на престол Михаила. Она оформила назначение Временного правительства через утверждение Николаем его главы — князя Г.Е. Львова.

Собственно говоря, Дума не присоединилась к противникам самодержавия — она оставалась его последним защитником.

Но деградация власти в целом и самодержавия как института дошла до такой степени, что в стране не осталось практически никого, кроме этого парламента, кто хотел бы такое самодержавие защищать.

Генералы не хотели вести за него в бой солдат.

Солдаты не хотели за него умирать. 

Самодержавие пало столь бесславно, потому что институционально довело себя до состояния, когда никаких своих функций выполнить уже не могло, воспользоваться помощью не хотело, слушать советов, направленных на его спасение, — не желало.