Газета Завтра 975 (32 2012)

А ныне… Работаешь ли —  не работаешь, выполняешь  —  не выполняешь — всё едино! И срок тебе идёт в обычном порядке, и в столовой та же сечка, та же перловка, те же микроскопические котлеты из сои по средам, что и для всех прочих. 

Выходит, вот когда существовал истинно дифференцированный подход к личности заключённого. Вот когда труд был реально действенным стимулом. Тем не менее, в общественном сознании ГУЛАГ по-прежнему монстр-людоед, мясорубка, что-то непотребно страшное. 

Не знаю, как в других зонах, а в наших, в сравнении с тем же самым античеловечным ГУЛАГом, трудом не воспитывают, не исправляют, а унижают, размазывают, добивают. Кстати, моя зарплата за последний месяц — сто рублей. Это при выходах во все смены, при выполнении и перевыполнении нормы (разумеется, в те дни, когда мы были обеспечены работой) в полтора-два раза! При регулярном участии в разгрузке и загрузке громадных фур (это вид работ, как я понял, вообще непонятно на кого записывается, кому оплачивается)! Еще немного, и впору нам будет требовать: "Верните сталинский ГУЛАГ!". Звучит, конечно, дико, но уж нам-то здесь видней.

***

Тюремный жаргон, уголовное арго — уникальное явление. Уникальное с точки зрения лингвистики, с точки зрения социологии и прочих наук. Многие слова и термины "фени" —  образцы сверхточного попадания "слова в цель", есть примеры едкого юмора, чуткой наблюдательности, даже поэтической образности. Некоторые обороты имеют немало синонимов. Например, о человеке, обнаруживающем в своём поведении странности, точнее, признаки умственного расстройства, говорят  —  у него "бак потёк", "бак засвистел", "крышу сорвало", "крышняк поехал", "крыша в дороге", "гуси полетели". Те же самые "гуси" уже более логично использованы в образовании другого перла "фени". Тремя гусями называют 222 статью УК РФ ("Незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение оружия, его основных частей, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств" —   очень распространенная статья, хотя бы потому, что очень часто у людей, подозреваемых в совершении других преступлений, неожиданно "находят" патроны или что-то ещё, попадающее под эти самые "три гуся").

Услышав впервые это словосочетание — не понял, о чём идет речь. Потом дошло: "три гуся" —   три двойки. По графическому очертанию каждая двойка — "гусь", выгнутая шея, приподнятый хвост. Был готов "снять шляпу" перед автором неожиданного образа за изобретательность и тонкое чувство родного языка. 

Ещё один пример точности уголовного арго: о человеке, желающем спрятаться, затаиться, переждать что-то опасное, нежелательное, скажут — "засухарился". И здесь попадание в "яблочко", и здесь стопроцентное ощущение сути понятия. 

Особый глубинный, цепко схваченный безымянным автором смысл заключён в глаголе "кубатурить", то есть осмысливать, переваривать, анализировать. Любопытны  и многие прочие слова из лагерного разговорника. Так, арестантские ботинки называют "коцами" (действительно, их, похоже, пластмассовые подошвы, издают соответствующий звук, соприкасаясь в морозный день с бетонной и асфальтовой поверхностью лагерной территории). Ложка имеет характерный синоним — "весло" (иные мои соседи, отличающиеся недюжинным аппетитом, действуют этим прибором так же интенсивно, как орудует веслом олимпийский чемпион по гребле). 

На фоне этих очень личных и очень образных терминов нередко употребляются слова, происхождение которых совершенно непонятно, с какого боку ни подходи. Почему, скажем, большая чайная кружка называется "фанычем", откуда взялось слово "лепень" (под ним понимается куртка-китель тюремного костюма-робы), с какой стати фабричное пластмассовое ведрышко из-под майонеза, традиционно приспосабливаемое арестантами для чайных церемоний, именуется "Камазом" и т.д.? 

Если бы моё сердце (а с ним и все свободное время) не было отдано дневнику (точнее, будущей книге) — непременно занялся бы скрупулезным составлением словаря современного лагерного языка. 

***

Иногда читаю своим соседям лекции-экспромты на тему "как сиделось в России лет эдак 150 назад". В качестве источников — произведения русских классиков (А. Герцен, Л. Толстой, Ф. Достоевкий, Н. Лесков и др.) плюс кое-какие застрявшие в памяти детали из некогда читанной монографии М.Гернета "История царской тюрьмы", что была издана в СССР ещё в сталинские времена. 

Особый интерес спонтанно образующийся аудитории вызывают вопросы быта и режима для арестантов относительно недалёкого прошлого. Тогда этапы к месту отбывания наказания не разделялись по половому признаку: вместе "шли" и женщины, и мужчины, деньги к числу "запретов" не относились, по выходным и праздникам каторжане могли выходить в город, общаться с вольным населением, собирать милостыню, употреблять спиртное и т.д. 

Одни мои слушатели не скрывают своей зависти к "коллегам" прошлых эпох: "Вот бы я сейчас за ворота, вроде как за подаянием и, … ищи ветра в поле!".