Читаем Газета Завтра 992 (49 2012) полностью

В.Ф. Нельзя сказать "дружба". Мы в разных, так сказать, весовых категориях. Он был для меня учителем, даже каким-то провидцем. Он ведь великий провидец. Он про сегодняшний день мне давно рассказал. Умнейший человек, нахождение рядом с ним было школой. Свиридов — композитор русского народа. Мы были раз в деревне, на Валдае, и пришли в сельпо искать валенки Свиридову. У него были больные ноги, он и летом в валенках ходил. Встали в очередь: "Валенки есть?" — а лето было. Впереди нас выпившие мужички. Один услышал про валенки, "Вы кому?" — спрашивает. Я говорю: "Свиридову". "Пошли! У меня дома валенки есть". Вот такой полупьяненький мужичок, представляете? Знал, что есть Свиридов.

"ЗАВТРА". Вы дали в Вене монументальный цикл "Все симфонические произведения Бетховена", и это стало событием в музыкальной жизни Европы. Есть мнение, что с Бетховена началось падение музыки, что он привнес в музыку нервозность, и эту нервозность назвали душой. 

В.Ф. Это неверно. Бетховен — композитор колоссального духа. Он ворочает глыбами человеческого духа. Бетховен — это новатор. Как каждый великий художник, он открыл свой путь в музыке. Нередко таких художников бьют. Я вот вам приведу пример. Гектор Берлиоз — великий французский композитор. Его во Франции били и не принимали, а вот Россия его признала. Бах — гений, выше всех! И его тоже били. Бетховен… это особый композитор. Он вообще не немецкий композитор, он — всемирный. Композитор на все времена. И самый, с моей точки зрения, современный.

"ЗАВТРА". Великая музыка рождает великую поэзию или наоборот?

В.Ф. Трудно сказать. Гёте еще говорил: "Там, где кончается слово, начинается музыка". Так что музыкой, вероятно, можно выразить больше и глубже, чем словом. Музыка вызывает чувства. Ну а музыка и слово — тем более. Так родился русский романс: великие стихи и великая музыка. Георгий Свиридов выбирал только высокую поэзию. Так родились немецкие Lieder.

"ЗАВТРА". Владимир Иванович, бывая на ваших концертах, сейчас вот беседуя с вами, наполняешься ощущением, что для вас совершенно естественно находиться в мире высокой музыки, высоких стремлений, поисков. Говорят, это — мука страшная. 

В.Ф. Конечно, служение искусству, музыке — это мука. Верно, есть два взгляда. Одни говорят: "Мой каждый выход на сцену, как на эшафот". Другие: "Выход на сцену — это праздник". Для меня — на эшафот, по ответственности. 

"ЗАВТРА". Вы вспоминаете в себе мальчика, который играл в военном Ленинграде?

В.Ф. Конечно, вспоминаю… Я на своём баяне играл в госпиталях для раненых. Маленький, тащить баян не мог, у меня не хватало сил, но мне его притаскивали, и я играл. Помню, как во время войны был включен репродуктор, тарелка, которая играла с утра до ночи, а играла она классическую музыку. Мы слушали и Шостаковича, и Бетховена, и Чайковского… Постичь Бетховена в пять лет только гений может, но прослушивание этой музыки становилось неосознанным опытом жизни, он оказывал культурное влияние на тебя. 

"ЗАВТРА". С чем или с кем были связаны ваши самые глубокие эмоциональные переживания?

В.Ф. Я вам назову имя Карлоса Клайбера. Немецко-австрийский дирижер, в настоящее время имя его нигде особенно не популяризируется. Я был с ним знаком, и это знакомство вызвало во мне самые глубокие эмоциональные переживания. Это было настоящее прозрение в нашем деле, в искусстве дирижера. Его служение искусству не могло оставить равнодушным. Он современный дирижер, но в то же время раскрывал партитуру композитора так, словно сам был ее автором. Он нечасто давал концерты, дирижировал лучшими оркестрами: Венским филармоническим, Берлинским филармоническим, он был дирижером мира. Его тщательность, необыкновенная самоотдача в работе стали поводом для анекдотов. Говорили, Клайбер дирижирует в одном случае, если холодильник дома пустой. Клайбер не мог выйти к оркестру, если он что-то не доделал, что-то до конца не продумал, он страшно нервничал тогда. Он уехал в Словению, в деревню своей бывшей жены. Там умер, там его похоронили. И никто не знал, никто не сообщил об утрате величайшего дирижера двадцатого столетия. Это было чудом для меня. Я был потрясен. Как такое возможно?

"ЗАВТРА". Что вам дает силы? Как отдыхаете?

Перейти на страницу:

Все книги серии Завтра (газета)

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное
Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация?
Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация?

Проблема Пёрл-Харбора — одна из самых сложных в исторической науке. Многое было сказано об этой трагедии, огромная палитра мнений окружает события шестидесятипятилетней давности. На подходах и концепциях сказывалась и логика внутриполитической Р±РѕСЂСЊР±С‹ в США, и противостояние холодной РІРѕР№РЅС‹.Но СЂРѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ публике, как любителям истории, так и большинству профессионалов, те далекие уже РѕС' нас дни и события известны больше понаслышке. Расстояние и время, отделяющие нас РѕС' затерянного на просторах РўРёС…ого океана острова Оаху, дают отечественным историкам уникальный шанс непредвзято взглянуть на проблему. Р

Михаил Александрович Маслов , Михаил Сергеевич Маслов , Сергей Леонидович Зубков

Публицистика / Военная история / История / Политика / Образование и наука / Документальное