Газетная утка

– Снегирева, в конце концов, ответить на этот вопрос – твоя задача. Вымышленная или реальная, эта кассета относится к обстоятельствам гибели Уткина, которые я просила тебя выяснить. Не так ли? За эту работу я и плачу тебе гонорар. Кстати, очень неплохой…

– Еще не платишь, Арбатова. Только обещаешь, – уточнила я.

– Ой! Очень хорошо, что напомнила, Оленька.

С этими словами редакторша отодвинула один из ящиков своего письменного стола и, достав оттуда пухлый белый конверт, протянула мне.

– Надо было бы еще вчера вручить тебе задаток, да возникли проблемы с наличкой. Здесь полторы тысячи баксов. Правда, в рублях, но строго по курсу – копейка в копейку. Можешь проверить.

Я с замиранием сердца открыла конверт – и в глазах зарябило от вида толстой пачки новеньких хрустящих пятисотрублевок. Я перебирала их, перебирала, а им все не было конца…

– Ну, Татьяна!.. Можно было бы и поменьше… Ну, спасибо! Мне где расписаться?

– Ты когда успела стать такой бюрократкой, Снегирева? – улыбнулась клиентка. – Не беспокойся: распишешься, когда будешь получать остаток. Мы же свои люди!

Приятно все-таки, когда «свои люди» – не какая-нибудь голытьба вроде Дрюни Мурашова, а такая вот дамочка, которая запросто раздает конверты с денежными знаками.

Уже у дверей кабинета она остановила меня еще одним вопросом.

– Надеюсь, кроме тебя, меня и Полины, о нашей детективной затее никто не знает?

– Что ты, как можно!

– Ну-ну… Пожалуйста, Оленька, держи меня в курсе!

Домой я попала только к трем часам – как лимон выжатая жарой и двумя неподъемными пакетами с дачной снедью. «Купи продукты»… Легко вам говорить, Полина Андреевна! Ваша светлость уже забыла, что такое ходить пешком. Да я врагу не пожелала бы шататься по торговым рядам у Крытого рынка, особенно в такую погоду! А моя дорогая сестренка единым росчерком пера отправила меня, бедную, в эту душегубку, где люди чувствуют себя словно селедки в бочке, залитые раскаленным рассолом! Да еще эти ужасные телеги, которые так и норовят переломать тебе ноги… «Поберегись!» – а самим и дела нет, успела ты поберечься или зазевалась…

А тут еще черти нанесли на меня Дрюню Мурашова! Схватил меня за пуговицу на самом солнцепеке и принялся рассказывать, какую «офигительную» сделку он только что провернул: «слил одному лоху за двести пятьдесят резину, которую только что выменял у другого барыги за пузырь». Переминаясь с ноги на ногу, я уже начала тихо сатанеть, когда Дрюня неожиданно закончил:

– Лелька, я в печали! Пошли, по сто грамм, что ли?

– Почему же в печали? Ведь сделка в самом деле классная! – удивилась я.

– Так ведь у барыги две покрышки было! Сечешь? Мог бы щас у лоха пол-«лимона» взять – чистоганом!

– Так что же не взял?

– «Чо не взял»! – злобно передразнил Дрюня. – Не отдавал тот козел две покрышки за один пузырь, вот чего! Две бутылки просил, мать его… Тоже крутой попался, гад!

– Так дал бы ему две!

– «Дал бы две…» Ну, ты, Лелька, ваще! Да если б у меня тогда две бутылки было – эх! Стал бы я с этими долбаными покрышками возиться… Да я на одну-то еле-еле башлей наскреб, в натуре! Мать третий день характер выдерживает, блин, уж я к ней и так и этак…

Мама этого оболтуса, несчастная тетя Лариса, безропотно несет свой крест, то и дело спасая Дрюню от последствий его «офигительных» сделок, далеко не все из которых бывают так удачны, как сегодняшняя. Но, видно, и самому ангельскому терпению иногда приходит конец!

– Но ничего: сегодня она о-очень удивится, когда увидит, как я преуспел и без ее жалких грошей! А может, и не сегодня, не знаю… Пошли выпьем, говорю! Как друга прошу!

– Да отвяжись ты, никуда я не пойду! Меня ждут, и вообще… Мать бы хоть пожалел, глаза твои бесстыжие! Чтоб я еще с тобой хоть когда, хоть каплю…

Но Мурашов не отставал. Дрюня, «в натуре», был не тот человек, чтобы так просто отказаться от задуманного! А задумал он нынче быть расточительным, и пасть жертвой его щедрости должна была я – «как друг» или как первая встречная, не важно.

Пришлось мне сказать своему «другу» правду: что ждет меня никто иной как сестра Полина и что мы с ней немедленно уезжаем в Усть-Кушум «по очень важному делу». Если Дрюня в своих инстинктах был подобен набравшему скорость бронепоезду, то единственной «тяжелой артиллерией», способной его остановить, была моя сестра Полина Андреевна. При одном упоминании ее имени Мурашов тускнел, сникал и готов был добровольно снять свою кандидатуру с обсуждения.

Однако на этот раз, к моему большому удивлению, подействовало на него совсем другое. Как только Дрюня услыхал мою последнюю фразу, он вдруг впал в экзальтированное состояние.

– Значит, вы с Полькой все-таки влезли в это дело, да?! Ну, Лелька… Я знал, что вы этого паскудства так не оставите. Знал!

Оставив пуговицу в покое, Мурашов схватил мою верхнюю конечность, которая и без того отваливалась от тяжеленной сумки с крупой и консервами, и принялся ее трясти. Лучше б от избытка чувств пакеты подержал, «джентльмен» чертов!

– Да что ты там знал?! Ай, Дрюня, ты мне руку оторвешь!.. Какое еще «дело»? Никуда мы не влезали, что ты придумал?