Газетные вырезки

Вслед за моим обращением в суд имели место следующие факты:

3. В марте 1976 года Адриан Сайдон, аргентинец, в возрасте двадцати четырех лет, служащий, жених моей дочери, был убит на улице города Буэнос-Айрес полицией, которая известила его отца.

Его тело не было отдано его отцу, доктору Абрааму Сайдону, потому что это являлось военной тайной.

4. Сантьяго Бруштейн, аргентинец, родившийся 25 декабря 1918 года, отец моей убитой дочери, упомянутой в пункте первом, по профессии доктор биохимических наук, имеющий лабораторию в городе Морон.

Факт. 11 июня 1976 года в 12 часов дня в его квартиру на улице Лавалье, номер 730, пятый этаж, квартира 9, явилась группа военных в штатском. Мой муж, при котором находилась медсестра, лежал в постели почти что при смерти по причине инфаркта, по прогнозу ему оставалось три месяца жизни. Военные спросили, где я и где наши дети, и добавили: «Как это какой-то наглый жид смеет возбуждать дело об убийстве против аргентинских вооруженных сил». Затем его подняли с постели и, осыпая ударами, затолкнули в автомобиль, не позволив забрать свои лекарства.

Свидетели утверждают, что для ареста вооруженные силы и полиция использовали около двадцати автомобилей. О нем мы больше никогда ничего не узнали. Из неофициальных источников нам стало известно, что он внезапно скончался в начале пыток.

— А я здесь, за тысячи километров, обсуждаю с издателем, на какой бумаге надо печатать фотографии скульптур, формат книги и обложку.

— Ах, дорогой, а я в эти дни пишу рассказ, где говорится не больше и не меньше как о пси-хо-ло-ги-ческих проблемах девочки в период полового созревания. Не начинай самоистязаться, думаю, что настоящих истязаний достаточно.

— Знаю, Ноэми, я это знаю, черт побери. Но всегда происходит одно и то же, мы всегда должны признать, что все это случилось в другом пространстве, в другое время. Мы никогда не были и не будем там, где, быть может...

(Я вспомнила о чем-то, прочитанном в детстве, может быть у Огюстена Тьерри, — рассказ о том, что когда один святой, кто знает как его звали, обращал в христианство Хлодвига и его народ, в тот момент, когда он описывал Хлодвигу бичевание и распятие Христа, король вскочил с трона, потрясая копьем, и закричал: «Ах, если бы я был там с моими франками!» — перл невозможного желания, та же бессильная ярость, какая владела скульптором во время чтения.)