Газетные вырезки

Я работала всю вторую половину дня, мне казалось неизбежным и поразительным, что я смогла так сосредоточиться; вечером я позвонила скульптору, который, казалось, удивился моему столь скорому возникновению; я рассказала ему, что со мной произошло, выплеснула все это зараз, к чему он отнесся с пониманием, хотя местами я слышала, как он покашливает или пытается что-то спросить.

— Так что ты видишь, — сказала я, — видишь, что тебе не пришлось ждать обещанного слишком долго.

— Не понимаю, — сказал скульптор. — Если ты хочешь сказать о тексте про...

— Да, это я и хочу сказать. Я только что тебе его прочла, это и есть текст. Я пошлю его тебе, как только перепишу набело, не хочу, чтобы он дольше оставался здесь.

Через два-три дня, прожитых в тумане таблеток, и спиртного, и пластинок, чего угодно, что служило бы баррикадой, я вышла на улицу, чтобы купить провизию, холодильник был пуст, и Мимоза мяукала в ногах моей постели. В почтовом ящике я нашла письмо, надписанное крупным почерком скульптора. В конверте был листок бумаги и вырезка из газеты, я начала читать по дороге в магазин и только потом поняла, что, открывая конверт, оторвала и потеряла часть вырезки.

Скульптор благодарил меня за текст к его альбому, неожиданный, но, судя по всему, очень в моем стиле, выходящий за рамки всего, обычно принятого в художественных альбомах, хотя это ему было не важно, как, несомненно, было не важно и мне. Там была приписка:

«В тебе пропала большая драматическая актриса, хотя, к счастью, уцелела прекрасная писательница. В тот вечер я на какой-то момент поверил, что ты рассказываешь мне о том, что действительно с тобой произошло, а потом случайно прочел «Франс-суар», из которой беру на себя смелость вырезать и послать тебе источник твоего примечательного личного переживания. Писатель, без сомнения, может аргументировать, что, если его вдохновение приходит к нему из реальности и даже из полицейских сообщений, то, что он способен сделать с этим, переносит материал в другое измерение, придает ему иное звучание. Во всяком случае, дорогая Ноэми, мы с тобой слишком хорошие друзья, чтобы тебе показалось необходимым заранее подготовить меня к твоему тексту и развернуть по телефону твои драматические таланты. Но оставим это, ты знаешь, как я благодарен тебе за сотрудничество, и я очень счастлив, что...»

Я взглянула на вырезку и увидела, что по невнимательности порвала ее, конверт и приклеившийся к нему кусок газеты уже валялись неизвестно где. Заметка была достойна «Франс-суар» и ее стиля: зверская драма в пригороде Марселя, обнаружено мрачное, садистское преступление, бывший водопроводчик, связанный на койке, заткнутый кляпом рот, труп и так далее, соседи неохотно признают, что имели место частые сцены насилия, маленькая дочь исчезла несколько дней назад, соседи подозревают, что она сбежала, полиция ищет сожительницу, жуткое зрелище, представшее глазам тех, здесь вырезка обрывалась — в конце концов, слишком смочив клапан конверта, скульптор сделал то же, что Джек Лондон, то же, что Джек Лондон и моя память; но фотография дома была цела, и то была лачуга посреди огорода, натянутая проволока и листы цинка, высокие стены вокруг с их слепыми глазами, соседи неохотно признают, соседи подозревают, что она сбежала, все это, выхваченное из обрывков заметки, било меня по лицу.