Где апельсины зреют

— Ничего мнѣ не надо, ничего… Ну, ее, эту Вѣну къ чорту! Помилуйте, при мнѣ векселя… Мнѣ на будущей недѣлѣ по векселямъ получать, на будущей недѣлѣ сроки… Нѣтъ, нѣтъ. Слышишь, ежели вы въ Вѣнѣ останетесь, сажай меня въ вагонъ до русской границы, и я одинъ поѣду. Перстами буду въ дорогѣ разговаривать, ногами, глазами, а ужъ доѣду какъ-нибудь. Что мнѣ Вѣна! Да провались она! Къ женѣ, къ женѣ! Въ Питеръ! Охъ, что-то она, голубушка, тамъ дѣлаетъ!

— Да что дѣлать… Чай пьетъ, — перебила его, улыбаясь, Глафира Семеновна.

— А вы почемъ знаете? — спросилъ Конуринъ и, посмотрѣвъ на часы, прибавилъ:- Да, пожалуй что теперь чай пьетъ. Отъ Венеціи до Питера, вы говорите, четыре дня… Понедѣльникъ, вторникъ, середа, четвергъ… — разсчитывалъ онъ по пальцамъ и вдругъ воскликнулъ:- Въ четвергъ дома съ женой за самоваромъ буду сидѣть! Ура! Черезъ шесть дней дома!

— Чего вы кричите-то! Только срамитесь. Вѣдь вы не одни въ купэ… — остановила его Глафира Семеновна. — Смотрите, вонъ итальянку-сосѣдку даже шарахнуло отъ васъ въ сторону.

— Плевать! что мнѣ макаронница? Мало они у насъ во время скитанія по Италіямъ жилъ-то вымотали! Матушка, голубушка, шарманщица моя милая! Черезъ шесть дней у жены буду! — подвинулся Конуринъ къ сосѣдкѣ-итальянкѣ и даже передъ самымъ ея носомъ ударилъ отъ радости въ ладоши, такъ что та, въ полномъ недоумѣніи, смотря на него, забилась въ самый уголъ купэ.

LXXIII

Проснувшись на другой день рано утромъ въ вагонѣ, Глафира Семеновна выглянула изъ окошка и въ удивленіи увидала, что поѣздъ идетъ совсѣмъ по водѣ. Она бросилась къ окну на противоположную сторону вагона — и съ той стороны передъ ней открылась необозримая даль воды. Только узенькой полоской шла по водѣ земляная насыпь, на ней были положены рельсы и по рельсамъ бѣжалъ поѣздъ.

— Боже мой! Да вѣдь ужъ это Венеція! воскликнула она и стала будить мужа и Конурина, спавшихъ крѣпкимъ сномъ:- Вставайте… Чего спите! Въ Венецію ужъ пріѣхали, говорила она. — По водѣ ѣдемъ.

Николай Ивановичъ и Конуринъ встрепенулись, протерли глаза и тоже бросились къ окнамъ.

— Батюшки! Вода и есть. О, чтобъ ее эту Венецію!.. дивился Конуринъ и заговорилъ на распѣвъ: — Конченъ, конченъ дальній путь. Вижу край родимый…

— Ну, братъ, до родимаго-то края еще далеко… отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Все-таки ужъ это будетъ послѣдняя остановка въ Италіи. Голубушка, Глафира Семеновна, не засиживайтесь вы, Бога ради, долго въ этой Венеціи, упрашивалъ Конуринъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. Только осмотримъ городъ и его достопримѣчательности и вонъ изъ него. Можете ужъ быть увѣрены, что послѣ Капри на пароходѣ по морю никуда не поѣду. Довольно съ меня моря. Только по каналамъ будемъ ѣздить.

— Ну, вотъ и отлично… Ну, вотъ и прекрасно… Вода направо, вода налѣво… дивился Конуринъ, посматривая въ окна, и прибавилъ:- Тьфу ты пропасть! Да гдѣ-же люди-то живутъ?

— А вотъ сейчасъ пріѣдемъ на какой-нибудь островъ, такъ и людей увидимъ.

— Сторожевыхъ будокъ даже по дорогѣ нѣтъ. Гдѣ-же желѣзнодорожные-то сторожа?

— А лодочки-то съ флагами попадались? На нихъ должно быть желѣзнодорожные сторожа и есть. Гондольеръ! Гондольеръ! Вонъ гондольеръ на гондолѣ ѣдетъ! воскликнула Глафира Семеновна, указывая на воду. — Я его по картинкѣ узнала. Точь въ точь такъ на картинкѣ.

Дѣйствительно, не въ далекѣ отъ поѣзда показалась типическая венеціанская черная гондола съ желѣзной алебардой на носу и съ гондольеромъ, стоящимъ на кормѣ и управлявшимъ лодкою однимъ весломъ.

— Какъ называется? спросилъ Конуринъ.

— Гондольеръ… Гондола… Вотъ это венеціанскіе-то извощики и есть. Они публику по каналамъ и возятъ.

— Зачѣмъ-же онъ на дыбахъ стоитъ и объ одномъ веслѣ?

— Такой ужъ здѣсь порядокъ. Никто на двухъ веслахъ не ѣздитъ. Гондольеръ всегда объ одномъ веслѣ и всегда на дыбахъ.

— Оказія! Что городъ, то норовъ, что деревня, то обычай.

Локомотивъ свистѣлъ. Поѣздъ подъѣзжалъ къ станціи. Вотъ онъ убавилъ пары и тихо вошелъ на широкій, крытый желѣзомъ и стекломъ желѣзнодорожный дворъ. На платформахъ толпилась публика, носильщики въ синихъ блузахъ, виднѣлись жандармы. Глафира Семеновна высунулась изъ окна и стала звать носильщика.

— Факино! Факино! Иси! кричала она.

— Земли-то у нихъ все-таки хоть сколько-нибудь есть, говорилъ Николай Ивановичъ. — Вѣдь станція-то на землѣ стоитъ. А я ужъ думалъ, что вовсе безъ земли, что такъ прямо изъ вагона на лодки и садятся.

Поѣздъ остановился. Въ вагонъ вбѣжалъ носильщикъ.

— Въ гостинницу. То бишь, въ альберго… говорила ему Глафира Семеновна. — Уе гондольеръ?

— Gasthaus? О, ja, madame. Kommen Sie mit… отвѣчалъ на ломаномъ нѣмецкомъ языкѣ носильщикъ и захвативъ вещи, повелъ ихъ за собой…

— Что это? По нѣмецки ужъ говоритъ? Нѣмецкимъ духомъ запахло? спросилъ Николай Ивановичъ жену.

— Да, да… Это должно быть оттого, что ужъ къ нѣметчинѣ подъѣзжаемъ. Вѣдь я вчера смотрѣла по картѣ… Тутъ послѣ Венеціи сейчасъ и Австрія.