Где апельсины зреют

Глафира Семеновна сидѣла на камнѣ, блѣдная, съ полузакрытыми глазами, безъ шляпки, съ разстегнутымъ корсажемъ. Молодой англичанинъ поддерживалъ ее за плечи, около нея суетилась англичанка и давала ей нюхать спиртъ изъ флакона, пожилой англичанинъ совалъ ей въ ротъ какую-то лепешечку, третій англичанинъ держалъ ея шляпку. Съ Глафирой Семеновной было дурно.

— Глаша! Голубушка! что съ тобой? испуганно пробормоталъ Николай Ивановичъ, перемѣняя тонъ.

Глафира Семеновна не отвѣчала. Англичанинъ, державшій въ рукѣ шляпку Глафиры Семеновны, обернулся къ Николаю Ивановичу и, жестикулируя, заговорилъ что-то по англійски.

— Прочь! Ничего не понимаю, что ты бормочешь на своемъ обезьяньемъ языкѣ. Глафира Семеновна, матушка, да что съ тобой приключилось?

— Охъ, домой, домой! Скорѣй домой… Внизъ… — прошептала она наконецъ.

— Была ты на кратерѣ, что-ли? Опалило тебя, что-ли? допытывался Николай Ивановичъ.

— Была, была… Ужасъ что такое! Скорѣй внизъ…

— Да приди ты сначала въ себя… Какъ-же внизъ-то въ такомъ видѣ!.. Вѣдь до низу-то далеко…

— Я теперь ничего… Я теперь могу… отвѣчала Глафира Семеновна, отстраняя отъ себя флаконъ англичанки и пробуя застегнуть корсажъ.

— Все-таки нужно посидѣть еще немного и отдохнуть. Но ты мнѣ все-таки скажи: опалило тебя?

— Нѣтъ, нѣтъ. Огонь до меня не хваталъ.

— Но что-же съ тобой случилось?

— И сама не знаю… Взглянула, увидала полымя и вдругъ все помутилось… Страшно…

— Ахъ, даже полымя? произнесъ Конуринъ и почесалъ затылокъ. — Господа, ужъ идти-ли намъ дальше?

— Да вѣдь ужъ пришли, такъ чего-жъ тутъ?.. Вонъ кратеръ, вонъ гдѣ клѣтчатый англичанинъ съ проводникомъ стоитъ. Въ двадцати шагахъ отъ насъ, указывалъ Перехватовъ.

— А какъ-же жена-то? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Боже мой, да вѣдь это минутное дѣло. Заглянуть и назадъ. А около супруги вашей господа англичане побудутъ. А то подошли къ самому кратеру и вдругъ назадъ.

— Глаша! Тебѣ ничего теперь? Можно мнѣ на минутку до кратера добѣжать?

— Иди, но только Бога ради скорѣй назадъ.

— Въ моментъ. Вотъ тебѣ бутылка зельтерской воды. Отпейся. Видишь, мужъ-то у тебя какой заботливый, воды тебѣ захватилъ, а ты отъ него убѣжала.

— Да никуда я не убѣгала. Я вскочила въ вагонъ, а кондукторъ меня силой увезъ.

Пожилой англичанинъ, принявъ отъ Николая Ивановича бутылку зельтерской воды, принялся откупоривать ее карманнымъ штопоромъ.

— Такъ я сейчасъ… еще разъ сказалъ женѣ Николай Ивановичъ и крикнулъ Конурину:- Иванъ Кондратьичъ! Бѣжимъ…

— Нѣтъ, нѣтъ. Мнѣ, братъ жизнь-то еще не надоѣла! махнулъ рукой Конуринъ. — Люди въ обмороки падаютъ отъ этого удовольствія, а я вдругъ пойду? Ни за что. Храни Богъ, помутится и у меня въ глазахъ. Помутится, полечу въ огонь, а при мнѣ векселей и денегъ почти на четыре тысячи. Я при твоей женѣ останусь.

— Идете вы наконецъ или не идете? кричалъ Перехватовъ, тронувшійся уже въ путь.

— Иду, иду. Нельзя не идти. Я ужъ далъ себѣ слово во что-бы то ни стало папироску отъ здѣшняго огня закурить, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и ринулся за Перехватовымъ, но проводникъ потянулъ къ себѣ веревку, которой Николай Ивановичъ былъ обвязанъ по животу и, удержавъ его порывъ, погрозилъ ему пальцемъ и заговорилъ что-то по-итальянски.

— О, чертъ тебя возьми! Чего ты меня держишь на привязи-то, итальянская морда!

Но проводникъ подхватилъ его уже подъ руку.

— Будьте осторожнѣе, господинъ Ивановъ! Проводникъ разсказываетъ, что въ тридцати шагахъ отъ этого мѣста какой-то американецъ въ прошломъ году оборвался и вмѣстѣ съ землей въ кратеръ провалился! крикнулъ Перехватовъ.

Николай Ивановичъ поблѣднѣлъ.

— Святъ, святъ, святъ… Наше мѣсто свято… прошепталъ онъ и покорился проводнику.

Проводникъ подвелъ Николая Ивановича къ обрыву, указалъ пальцемъ внизъ въ пропасть, опять забормоталъ что-то по итальянски, отскочилъ отъ него на нѣсколько шаговъ и натянулъ веревку, которой былъ обвязанъ Николай Ивановичъ. Николай Ивановичъ заглянулъ въ пропасть и остолбенѣлъ. На днѣ пропасти съ глухими раскатами грома вылеталъ громадный снопъ огня съ дымомъ и съ чѣмъ-то раскаленнымъ до красна. Удушливый сѣрный запахъ билъ въ носъ и затруднялъ дыханіе. У Николая Ивановича закружилась голова и онъ еле могъ закричать проводнику:

— Веди назадъ! Веди назадъ!

Тотъ потянулъ веревку и, схвативъ его подъ руку, снова забормоталъ что- то.

— Фу-у-у! протянулъ Николай Ивановичъ, не слушая проводника. — Вотъ такъ штука!

Передъ нимъ стоялъ Перехватовъ, блѣдный и не менѣе его пораженный.

— Величественное зрѣлище… шепталъ онъ и, улыбнувшись, спросилъ:- Что-жъ вы папироску-то отъ кратера не закурили? Хвалились вѣдь.

— Куда тутъ! Я воображалъ совсѣмъ иначе…

И Николай Ивановичъ махнулъ рукой.

— Да… Тутъ и мужчина не робкаго десятка можетъ обробѣть, а не только что женщина, продолжалъ онъ. — Ничего нѣтъ удивительнаго, что съ женой сдѣлалось дурно!

— Однако-же съ англичанкой ничего не сдѣлалось, замѣтилъ Перехватовъ.

— Что англичанка! Англичанки какія-то двухжильныя.