Где болит? Что интерн делал дальше

Отчасти это объясняло, почему пациенты продолжали принимать героин, даже находясь на лечении, которое обеспечивало им отсутствие физической ломки. Метадон устранял симптомы отмены, но не предлагал альтернативного способа справляться с реалиями жизни.

Героин вызывает сильную физическую зависимость, в отличие от крэка. Но оба они все равно приводят к наркомании из-за психологического подъема, который дают при употреблении: это и прилив сил, и эйфория, и потрясающее, всеобъемлющее чувство защищенности. Может, из моих уст это прозвучит, как ересь, но если вы ищете чего-то в этом роде, то, боюсь, наркотики как раз для вас. Если Кристи действительно собиралась бросить, то ей предстояло выносить жизнь во всей ее суровости. Я мог ее поддержать, но решение следовало принять ей самой.

Она, наконец-то, вытерла слезы.

– Я могу на неделю повысить вам дозу метадона, если это поможет, – предложил я.

Она поглядела на меня мертвыми глазами.

– И это все, что вы можете сделать? Просто дать мне больше этой дряни?

Но тут недовольная гримаса сползла с ее лица.

– Мне когда-то назначали одно лекарство, и оно мне очень помогло, – с улыбкой заговорила она. – Очень приятный врач мне его выписал. Я, правда, не помню, как оно называлось…

Тут я начал раздражаться, стало ясно, к чему она клонит.

– Такие маленькие голубенькие таблетки… кажется, «Валиум».

Я вспомнил, как Молли в первый же день меня предупреждала, и уже представил перепалку, которая сейчас последует. Я пролистал карту Кристи, но там ни разу не упоминалось о подобных назначениях, сделанных кем-нибудь из докторов до меня. Она действовала наудачу, и я это понимал, но все равно на мгновение испытал соблазн дать ей рецепт на пару недель, просто чтобы избежать скандала. Вот только помогло бы такое лечение не ей, а мне – от тревоги перед ее агрессией. Одновременно обеспечило бы прецедент, и не только ей, но и бессчетным ордам пациентов, которые выстроились бы в очередь у меня перед дверью, требуя таблетки и себе. Кристи же просто подсела бы еще на один крючок, обзаведясь новой зависимостью.

– Нет, – начал я, – «Валиум» вам я выписывать не буду.

Прежде чем я успел объяснить причины отказа, она вскочила на ноги.

– Все вы, врачи, одинаковые. Ах ты, говнюк! – заорала она и ногой отшвырнула стул. Он ударился о стену, отколов кусок штукатурки, и упал на бок.

Я постарался сохранить спокойствие.

– Пожалуйста, Кристи, сядьте, и давайте все обсудим.

Она двинулась ко мне: зубы стиснуты, лицо раскраснелось, по дороге смахнула с кофейного столика на пол бумаги и перевернула его.

– Никто из вас не понимает! Никто мне не может помочь! – прокричала она, нависнув надо мной.

Я подумал, что сейчас она меня ударит. Сердце бешено колотилось в груди. Она наклонилась: так низко, что наши лица едва не соприкасались; я не мог встать, не оттолкнув ее.

Она глядела мне прямо в глаза, продолжая кричать «почему вы не хотите мне помочь?!» и брызжа слюной. Но вдруг лицо ее переменилось, как будто она увидела себя в зеркале. Она разжала зубы, выпрямилась, подхватила свою сумку и выскочила из кабинета, с грохотом захлопнув за собой дверь. Я не пошевелился; так и сидел за столом, пытаясь прийти в себя, и чувствовал, как у меня трясутся руки.

Дверь распахнулась, и я поднял голову, решив, что Кристи вернулась.

– Еще один «довольный» покупатель? – спросила Эми, задрав одну бровь. – Я услышала, как Кристи орет, и подумала, что тебе может понадобиться помощь. Но ты, похоже, разобрался сам.

Она улыбнулась, подняла стул и поставила на место столик. Мне хотелось ей сказать, что ни в чем я не разобрался. Я вообще не знал, как поступить.

Появилась сестра Штейн.

– Я слышала, наша мадам опять разбушевалась. Она что, уже ушла? Надо, чтобы кто-то с ней поговорил и предупредил ее. Такое поведение в клинике недопустимо. Она постоянно так делает.

Эми вышла, и сестра Штейн собралась последовать за ней, но я попросил ее остаться.

– Да? – спросила она.

Я не знал, что сказать.

– Она меня напугала, – выдавил я кое-как и сразу пожалел о своих словах. Насколько трусливо они прозвучали? – Я думал, она меня ударит, – добавил, пытаясь оправдаться.

Я чувствовал, как краснею. Такого стыда не испытывал с тех пор, как описался в раздевалке, когда из моего шкафчика внезапно выскочил Энтони Страуд. Но тогда мне было всего 5 лет. И почему из всех людей, кому я мог рассказать о своем испуге, я выбрал сестру Штейн? Это же все равно что искать сочувствия у Чингисхана!

Она закрыла дверь за собой. Не смейтесь, прошу, не смейтесь надо мной, думал я. Но она не собиралась смеяться. Вместо этого Сестра Штейн села на стул и наклонилась ко мне. Я замер в ожидании каких-нибудь мудрых слов.

– У вас все получается. Это трудная работа и трудные пациенты. Всем, кто здесь работает, временами бывает страшно. Но вы молодец.

Коротко и по делу. Очень в духе сестры Штейн. Она встала и пошла к двери.