Где болит? Что интерн делал дальше

Вообще, мне хотелось немного другого. Никаких предложений посидеть со мной, пока я принимаю пациентов, никакого чая, никакого сочувствия. Но когда я вышел на перекур, то понял, что именно в этом и нуждался (я имею в виду слова сестры Штейн, а не сигарету, хотя в ней, если честно, я нуждался тоже). Мне надо было привыкать разбираться со сложными ситуациями самому, и у меня получалось.

– Привет, доктор Макс, – поздоровался кто-то со мной. Я поднял глаза. Это была Тамми. – Я пришла за метадоном, – сообщила она, пиная камешек ногой.

– Как вам доза? Симптомов отмены нет? – спросил я, туша сигарету.

– Не, все хорошо, – ответила Тамми, заходя за мной в дверь.

Я подписал кое-какие бумаги у себя в кабинете, и тут зазвонил телефон: Тони из приемного.

– Я только что получил анализ мочи Тамми. Тебе надо взглянуть.

– Да? Почему это? – удивленный, спросил я, – Что она принимала?

– Лучше спроси, чего не принимала.

Я повесил трубку и спустился вниз.

Тони сидел за стойкой в приемном, махая мне бланком.

– Красная тряпка для быка, – сказал он, – правда, это не тряпка, а ты не бык.

Я взял листок у него из рук. Анализы показывали, что она употребляла не только героин, но и кокаин, и «Валиум». Я тяжело вздохнул. Я-то думал, в последние пару недель дела пошли на лад. Но нет, мы снова вернулись к началу.

Я пошел в комнату ожидания. Увидев бланк в моих руках, Тамми ойкнула.

– Да уж, «ой», – ответил я.

Вместе мы прошли в кабинет и в молчании уселись друг напротив друга.

– Извините, – начала она. – Все шло так хорошо, но тут на прошлой неделе я встретила друга, который был раньше моим дилером, он меня позвал в гости, мы с ним выпили, ну и дальше… – она замолчала. – С тех пор я ничего не принимала, честно. Это было всего один раз.

Я никак не мог проверить, говорит она правду или лжет: анализ определяет только присутствие наркотика в организме, а не его количество.

– Прошу, вы должны мне верить. Я очень хочу бросить, правда! Я не могу дальше так жить.

Мир тяжелых наркотиков темный, мрачный и закрытый. Мне его секреты постепенно открывались благодаря работе, но я понимал, что широкая публика имеет о нем лишь смутное представление. Люди не знают, как наркоманы мечтают избавиться от зависимости, как ненавидят себя за то, что с собой творят, в каком отчаянии живут день за днем. Глядя на Тамми, плакавшую передо мной, я думал, что под воздействием средств массовой информации молодежь связывает крэк и героин в основном с поп-звездами. Эми Уайнхаус, Пит Доэрти – вот что они знают про наркоманов: гламурные вечеринки, премии, поклонники, слава. Тинейджеры постоянно следят за их жизнью, но сколько из них читает статьи, где говорится о связи наркотиков с проституцией, преступностью, болезнями и насилием? В Великобритании самое высокое в Европе количество смертей от наркотиков. Что бы вы ни думали про Эми и освещение ее жизни в прессе, она – икона поколения. Они танцуют под ее музыку, копируют ее наряды и прически. Хотел бы я показать поклонникам Эми своих пациентов. Это они заслуживали всеобщего внимания, они давали обществу назидательный, наглядный урок того, к чему ведет наркотическая зависимость, когда у тебя нет миллионных счетов в банке и на героин приходится зарабатывать проституцией и мошенничеством, воровать или становиться дилером самому. Для многих из них наркотики стали неотъемлемой частью жизни, так что теперь они просто не видели выхода, даже если хотели бросить. Я мало что мог сделать, чтобы вытащить их из этого болота и поставить на правильный путь. Я мог попытаться, но если они не возьмут ответственность на себя, то непременно сорвутся снова. Такова реальность героина и крэка. Никаких папарацци, никаких премий, никаких миллионных контрактов со звукозаписывающими компаниями. Никакой жизни.

Мы с Флорой снова встретились за ланчем. Хотя официально она числится в анестезиологии, в последнее время ей пришлось много работать в родильном отделении, и она настолько вдохновилась процессом появления детей на свет, что подала заявление на перевод в акушерство и гинекологию. Обычно ее энтузиазм заражал, но после утреннего визита Тамми я не мог его разделить.

Вернувшись в клинику, я начал вечерний прием. Он весь был расписан, но, как обычно, в первый час никто не пришел. Я сидел в офисе, где меня «развлекал» Брюс. Он только что отыграл четыре представления «Вишневого сада» в местном скаутском лагере; из-за ошибки типографии на афишах красовалось «Веселый сад». Я подумал, что это неплохая корректировка чеховского оригинала, и предложил изобразить семью, которая садится в кружок и решает, что в целом дела идут не так уж и плохо.

Брюс, однако, пребывал в глубоком шоке.

– Все прошло ужасно, от начала до конца.

За неделю до представлений «Бобры» проводили в лагере чемпионат по запуску воздушных змеев. Естественно, большая часть декораций ушла на этих самых змеев и украшения к ним. Жена Брюса, отвечавшая за сценографию, построила из прутьев вишневые деревья, но оказалось, что из них получаются отличные рамки для змеев.