Где кончается мир

Как бы он ни был честен, Джон его ответ явно не удовлетворил. Она уставилась на свои колени и шмыгнула носом.

Донал Дон, надеявшийся уладить это дело побыстрее, задал Джон полезный, по его мнению, вопрос:

– А что тебе нравится в мужчинах, можешь ты сказать? Чтоб птиц ловко ловил? Был образованный? Церковь любил и всякое там?

– А её-то чего спрашивать? – перебил Кеннет. – Пусть будет всем женой по очереди. Сегодня с ней я, завтра – Калум.

Мистер Фаррисс, не вставая, прямо на четвереньках кинулся на него, злой, как собака.

– Похотливый ты козёл! У меня у самого дочери! Джон тебе не овца! Она дочь Агнес Гиллис!

Но Кеннету охальство совсем затуманило голову.

– Глядеть глядите, ежели хотите, мистер, но играть не могите – вы же человек женатый и всякое такое.

Джон прижала колени к груди и спрятала в них лицо, надеясь стать невидимой. Кеннета закидали градом птичьих костей, но, казалось, это ничуть его не смутило. Сыпля сальностями больше остальных, он считал себя самым взрослым среди всех – самым мужественным из мужчин – и почему-то самым главным.

Мурдо наугад пнул Кеннета, не вставая, но дотянулся лишь до подошвы его башмака, и то по касательной. Но к его огромному удовлетворению, Кеннет взвизгнул, как чайка, и продолжал визжать, пока все морщились от шума и таращились на него, пытаясь разгадать его новую выходку.

Но Кеннет всё никак не прекращал орать.

До Куилла, окутанного пеленой лихорадки, звук доносился словно издалека, но зато вместе с запахом. Его очень заинтриговал тот факт, что капли пота и влага из носа стекали по его лицу и шее вниз, а этот запах пробирался вверх – по ноздрям и прямо в мозг, вместе с мыслями о Соэйских овцах, их гниющих и кишащих червями коротких хвостах.

– Он гниёт, – сказал он. – У Кеннета копыта гниют. – Куилл смутно понимал, что это звучит бессердечно, но в голове у него не было места состраданию – всё занял смрадный запах и Кеннетовы вопли. Кроме того, он произнёс это слишком тихо, и никто не услышал. – Ноги. Ноги, – сказал он погромче. – Ногам его конец пришёл. – Потом приступ кашля заставил его замолчать.

Это была чистая правда. Кеннет отморозил пальцы. Он всеми силами сопротивлялся попыткам птицеловов стянуть с него башмаки, обзывал их ворами (и того похуже) и отползал на локтях вглубь Хижины. Но его выволокли за лодыжки, и несколько мальчишек взгромоздились на него – при этом младшие совершенно не понимали зачем, а старшие вспоминали старые обиды на задиру.

Ни неведения, ни ехидства не хватило им надолго. Когда башмаки оказались сняты, они увидели, в каком жутком, гангренозном состоянии находятся ноги Кеннета. А когда Дон достал свой поломанный нож и заточил его короткое лезвие о стену, они уже не чувствовали ничего, кроме ужаса и сочувствия. Дон подержал заострённое лезвие в пламени свечи, и оно почернело от маслянистой сажи. Потом, вынужденный орудовать одной рукой, он принялся отпиливать пальцы от обмороженных ступней Кеннета.

Юан стоял рядом, нечленораздельно бубня какие-то молитвы, а потом выбежал из пещеры – его стошнило.

Но, отрезав первый палец, Дон выронил нож, подобрал обрубок и бросил его через всю пещеру в Фаррисса.

– Мне рук не хватает. Придётся тебе.

Фаррисс мгновенно выпрямился, лицо у него свело от дурноты. Но он не выдавил ни возражений, ни отговорок.

– Я знаю, – сказал он.

Он так же упорно боролся со своей совестью, как Кеннет – со своими мучителями. Фаррисс подполз к нему, взял у Донала Дона нож и довершил ампутацию, а с его верхней губы скатывались солёные слёзы и капали на серые разлагающиеся ступни Кеннета.

Лаклан решил, что пациенту не помешает знать, как идёт операция.

– Вот три, а вот и четыре… – чтобы Кеннет был в курсе, когда всё кончится: – И шесть, и семь, и восемь…

Это не помогало. Кеннет извергал слова и звуки, как одержимый извергает демонов – в точности так же жутко. Каждый мальчишка знал, что обморожение может вселиться и в него, ведь Стак до сих пор частенько облачался в ледяной доспех. Они тоже могут лишиться пальцев на ногах, на руках, носа, уха…

Куиллиам наблюдал за отвратительным обрядом словно в телескоп или с другого конца длинного тёмного коридора и думал, что стекающий по его подмышкам пот – это наверняка кровь, потому что теперь он чуял ещё и её запах. Он слышал, как они спорили, стоит ли пустить белую ткань на повязки – и решили, что нет, на том основании, что она вся перепачкана птичьим помётом и что им по-прежнему нужно ловить кайр. Сошлись на том, чтобы воспользоваться повязкой мистера Дона, потому что рука у него кое-как срослась. Перед перевязкой Фаррисс потратил последнюю каплю масла глупыша на то, чтобы дезинфицировать покалеченные ступни Кеннета. Юан, вернувшийся с площадки перед Хижиной, увидел это и одобрительно кивнул.

– Иисус омывал ноги своим ученикам, – тихо сообщил он.

– Заткнись, Юан, – велела Джон, прижимая засаленные волосы ко рту. – Подбери-ка лучше остатки и выбрось на улицу.

– Не могу!