Где кончается мир

Вечно лезешь и лезешь! Когда он в последний раз ходил по ровной земле? Когда в последний раз ходил по дёрну или песку, или копал землю, или срывался бежать, или сидел верхом на пони? Нет, только лезешь и лезешь вертикально вверх, как муха по стене дома. Он поклялся, что если когда-нибудь вернётся домой, больше никогда не уйдёт с горизонтальной плоскости.

Средняя Хижина была усеяна остатками съеденных качурок. В одну продели фитиль и зажгли, чтобы лучше видеть, но она прогорела, потому что Хранитель Огня уснул после незапланированной трапезы. Все уснули. Куилл заорал так громко, как только мог.

– Знамение! Я видел знамение – но это не было – знамение, в смысле – это была не птица-душа… – Он схватился за рёбра, которые болели так, что не вдохнуть, и почувствовал ладонями, как они сжимаются и раздуваются, словно гармонь. – …потому что она не пропала, и она была вот так близко… вот так, Богом клянусь! – она была настоящая!

Птицеловы сонно уставились на него. Он хотел присесть на мягкий Трон Хранителя, но на нём раскинулся вниз лицом Калум – всё ещё спящий.

– Кайры! – прохрипел Куилл. – Кайры возвращаются!

И отметины на стене, и Донов запас лапок тупиков говорили о том, что до февраля ещё несколько недель. Последние птицы съедены, последнее масло прогорело, море слишком бурное… всё гласило о том, что птицеловам на Стаке пришла пора голодать.

Но у птиц календарь вернее. Осенью, племя за племенем, они улетают в море. Племя за племенем, они возвращаются весной. И кайры всегда прилетают первыми, прокрадываются на берег в предрассветных сумерках, выбираются на сушу, как потерпевшие кораблекрушение. По зову природы кайры вернулись на Стак выводить птенцов!

Весенняя лихорадка

Кайра – простая птица. Она одевается в чёрно-белое. И мысли у неё чёрно-белые. Глядя на белое, она видит – кто знает, что она видит? – колонию товарок-кайр; насест, с которым можно слиться? Она ищет белое.

Птицеловы взяли Трон Хранителя, вытряхнули из него перья – им нужен был только мешок – и принялись выбеливать его стольким птичьим помётом, сколько только смогли найти.

Кеннет хотел быть Камнем, но у него слишком болели ноги в том месте, где он отодрал носки башмаков от подошвы и холод покусал его за пальцы.

Фаррисс сказал, что он должен быть Камнем… но мешок был слишком мал, чтобы прикрыть взрослого мужчину. Это относилось и к Мурдо, который вытянулся и стал ростом как взрослый. Лаклан сказал, что раз Куилл сделал его Королём Олушей, он должен быть Камнем… но даже он знал, что ему ни за что не усидеть на месте спокойно.

Куилл хотел это сделать – в конце концов, первая кайра пролетела над его головой. Но под волосами у него скрывалась лихорадка, в лёгких – расплавленный свинец, а руки его были неуклюжие и медленные; Фаррисс велел ему не покидать пещеры, пока не поправится. Куилла слишком лихорадило, чтобы он мог его понять: он решил, что они усомнились в его словах – что кайра была лишь плодом воображения – как корабль или Мурдина – и что они вообще никуда не пойдут. Он стал возражать из последних сил.

Но задание досталось Калуму, и именно он устроился, скрючившись, на Навесе, при свете одной только луны, натянул на себя выбеленный мешок и сидел неподвижно, как – что ж – как камень.

«Почему я не подумал обернуть Дейви в мешок вместо савана?» – подумал Куиллиам, снова падая в лихорадочный сон.

«Потому что мешок должен был пригодиться вам сейчас», – сказала в его голове Мурдина.

Кайра – простая птица. Мысли у неё чёрно-белые. И если человек под белой тканью сидит неподвижно, как камень, птица за птицей, возвращаясь с зимовки в море, станут приземляться на него. Ловить их – волшебный фокус, ловкость рук. Стоит им устроиться и сложить пегие крылья, как из-под белой ткани выползает рука и хватает одну из птиц за горло. Остальные даже не замечают краткое трепыхание или мёртвую птицу на том месте, где миг назад была живая. Они просто продолжают прилетать на сушу. Кто бы мог подумать, что столько птиц могут попасться на один и тот же фокус? Но всё же попадаются.

Под конец Калум пел во всё горло, ноты вибрировали от холода.

Кайры, сложенные по обе стороны от него, только укрепили видимость колонии и приманили новых и новых птиц, вылетающих из предрассветных сумерек.

Только когда верхний край зимнего солнца вынырнул из моря, нескончаемый поток кайр поднялся со скал и полетел прочь, боясь, что яркий дневной свет выдаст их врагам. Они скрылись, даже не заметив пятидесяти мёртвых подруг, сваленных кучами по обе руки от Калума.

* * *