Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

В принципе обещаю я доказать, что решающая ошибка его авторов коренится в их НЕСПОСОБНОСТИ объяснить происхождение и природу самодержавной государственности. Не смогли это сделать ни советские историки (хотя некоторые из них довольно близко, как мы увидим, подошли к объяснению), ни постсоветские, ни западные (как покажу я очень подробно).

Со всем этим предстоит нам в деталях разбираться в основном тексте книги. Но сначала об очевидном, о том, что лежит на поверхности, и чего, несмотря на это, авторы консенсуса странным образом НЕ ЗАМЕТИЛИ (а когда обратил я на это их внимание, сбросили со счетов как несущественное, не заслуживающее упоминания (2).

Я о странном, рваном ритме самодержавной государственности (мы уже упоминали о нем во вступлении). Речь о чем-то, чего ни в одной другой стране не бывало. Перечислю: 1) не бывало, чтобы диктатор, даже обожествленный при жизни, не смог продлить срок диктатуры за пределы своего земного существования; 2) не бывало, чтобы диктатуры РЕГУЛЯРНО сменялись либеральными оттепелями на протяжении почти полутысячелетия (!); З) не бывало, чтобы иные из этих оттепелей перерастали в необратимые «прорывы» (подобные, допустим, петровскому «окну в Европу»), изменявшие сам облик страны; 4) не бывало, чтобы развенчание диктатора после его ухода стало столь же постоянным феноменом, как приход весны после зимы (пример: деиванизация после Ивана Грозного в XVII веке и десталинизация после Сталина в ХХ мало чем отличались друг от друга).

Между тем все это БЫЛО в самодержавной России. И было так отчетливо, что только слепые могли этого не заметить. Даже самый рядовой случай такой метаморфозы буквально бьет в глаза. Вот что, например, писал М.Н.Карамзин о Павле I: «Он захотел быть Иоанном IV и начал господствовать всеобщим ужасом, считал нас не подданными, а рабами, казнил без вины, ежедневно вымышляя новые способы устрашать людей» (3).

Но что пришло на смену этому вполне ордынскому режиму (мы еще будем говорить о нем очень подробно)? Разве не «дней Александровых прекрасное начало», воспетое Пушкином? По словам акад. А.Е. Преснякова, «Могло казаться, что процесс европеизации России доходит до крайних пределов Разработка проектов политического преобразования империи подготовляла переход государственного строя к европейским формам государственности. Эпоха конгрессов вводила Россию в европейский концерт международных связей, а ее внешнюю политику в рамки общеевропейской политической системы. Конституционное Царство Польское становилось образцом общего переустройства империи». (4)

Так откуда это взялось? И можно ли такое не заметить? Не поинтересоваться, по крайней мере, таким странным поведением самодержавной государственности? Тем более, если началось это с самого ее начала (извините за тавтологию) и повторяется с тех пор ПОСТОЯННО? Должна же в конце концов быть у такого невероятного поведения причина?

Но нет, не поинтересовались. Во всяком случае я таких вопросов во всей многотомной библиотеке консенсуса не встречал. Слов нет, в его распоряжении всегда, как мы уже говорили, есть козырной туз, которым, авторы этих томов уверены, легко побиваются любые сомнения: «НУ И ЧТО»? Что, мол, изменили все «эти либеральные вспышки и прорывы» в триумфальном шествии по русской истории ордынского самодержавия? Разве не давило оно их одной левой – от Ивана Грозного до Путина? И разве не остaлось оно в ХХI веке таким же ордынским монстром, каким было задумано в ХVI?

ПОПРОБУЕМ ОТВЕТИТЬ?

Короткий ответ: неправда. Задумано было самодержавие как правление НЕОГРАНИЧЕННОЕ -- в буквальном, не метафорическом смысле – и с гордостью подтверждало это в своей риторике при всяком удобном случае, Подтверждало даже, как мы видели, три столетия спустя, когда ни один другой правитель в Европе не посмел бы произнести ничего подобного.

Задумано было так: хочу, отменю вековую традицию, Юрьев день, закреплю крестьян за монастырями и помещиками. Хочу, уничтожу крестьянскую собственность. Хочу, заставлю церковную иерархию судить -- и приговорить к пожизненной ссылке -- ее собственного главу лишь за то, что тот осмелился мне перечить (и – заставил, а потом приказал задушить). Хочу, поделю страну на две части: мою вотчину, как это тогда называлось, т.е. принадлежащую лично мне опричнину, и земщину, где можно грабить, жечь, насиловать, убивать. (И – поделил). «Все рабы и рабы и никого больше, кроме рабов», как сформулировал Василий Осипович Ключевский переписку первого русского самодержца Ивана IV с первым русским политическим эмигрантом, князем Андреем Курбским (5). Вот как это выглядело на практике.