Не отрывая подошв, скользя ими, как полотер, по доскам настила, боязливо продвигался он вперед за пятнышком света, которое гнал перед собой. По трубам над водоворотами карабкался ползком, обхватывая их в обнимку. Поэтому штаны давно промокли насквозь, и в сапогах была чавкающая сырость. За ворот телогрейки текло с волос. Плечи тоже — хоть выжми. Но хуже казалось другое: море следило за ним. Оно угрожающе ахало, шипело, тянулось к нему ледяными ладонями волн, плевало в лицо брызгами ненависти и презрения. В союзе с ветрами и темнотой эта бездна воды играла понтонами всего лишь для потехи, как с мышью кот, и для потехи же позволяла Алеше покувыркаться до срока в обреченной схватке. Однако так думало море. Сам упрямый противоборец не хотел думать так и не признавал себя погибающим микробом. Надломленный, одинокий? Это еще ничего не значит. И две неудачи еще не конец. Вот погоди, достигнет того люка, где спрятана выручательная вещица… Вот погоди! Посмотрим. Только бы он там был…
Стиснув зубы, молчком, чтобы не тратить в голосе убывающих сил и не выдать шторму свою козырную тайну, преодолевал Алеша метры агонизирующего рефулера, тихо подкрадывался к поплавку, в котором, возможно, хранилась победа. «Тихо!.. Спокойно!.. Только бы он там был!.. Если никто не взял… Только бы он там был», — владела напуганным умом парня одна-единственная мыслишка.
Закон неприятных совпадений — он вездесущий, всепроникающий, бессмертный закон. Ну ладно, когда срабатывает в случае с бутербродом, который непременно шлепается маслом на пол. А когда внезапно и подло выявляет себя в таком деле, как штормовая ночь на земснаряде, тут уж слов не найти. Вернее, находятся, но — последние, предпоследние…
Больше всех возмущался, конечно, Галай. Он бегал по кубрику, словно зверь в клетке, молотил свою грудь кулаком, устрашающе вскрикивал:
— Я его убью! Я ему личико раскатаю! Чтоб ни в одно зеркало не влезло! Чтобы родная жена спросила: «Вам кого?».
— Да брось, — одергивал шумного мстителя Дворянинов, — сейчас найдут. Как не найти? Спит где-нибудь в красном уголке или в курилке.
— Эге, он спит, а время идет! Час прошел. Целый час настоящего шторма! Нет, я его убью!
Буйствовал энергичный механик по причинам и правда возмутительным, из ряда вон. Мало того что Райка-диспетчер долго не отзывалась сперва, она еще и теперь не могла организовать надлежащей выручки. На сообщение багермейстера Лаптева ответила через какое-то время: мол, извините, поймите, вот нет катеров под рукой…
— Как это? — ахнули на земснаряде. — Да ты что?
— А так, — чирикнула Райка беспечно. — РБТ у Шарапова на тысячнике. Максимов на приколе, двигатель барахлит. Вася куда-то делся.
— Да ты что?
— Что, что! Ничего. Был все время здесь, а сейчас нету.
— А катер?
— Катер на месте, где ж ему быть. Василий пропал.
— Так найди!
На это Райка сказала, что не имеет права рацию оставлять, что катерист спрятался надежно — не сыщешь. А еще сказала, будет главного инженера на участок звать. Пусть он сам тут ворочает, раз такое дело.
— Ты диспетчер или кто? — заорал тогда в трубку Лаптев. — Прикажи тысячнику буксир отпустить. Позвони любому катеристу прямо на дом, в постель. Сидишь там, ногти точишь…
И вот уже час, больше часа тянется эта волынка, эти неприятные, невероятные совпадения — все в пользу шторма, а для Губарева ничего. Хотя в распоряжении гидромеханизации два арендованных буксира, три собственных катера БМК, да где они, что в них толку? Когда не надо, бывает, крутятся под боком, гонят ненужную волну. А потребовались по-настоящему и — пожалуйста!..
— Жулики! — изобличал всю флотилию Галай. — Тунеядцы, зря зарплату получают! Думают, если шторм, так ухо дави двенадцать часов? Нет уж, я на собрании помалкивать не стану!..
Но вдруг опять рация ожила. А в ней — голос главного инженера, спокойный, уверенный даже среди ночи:
— «Семерка», «семерка», прием!
— Слушаю! Слышу. Лаптев.
— Батуев говорит. Доложите. Прием.
Коротко и ясно подтвердил багермейстер известную оказию, ответил на попутные вопросы главного и после этого услышал:
— Понятно. Буксир с тысячника уже вышел. Сейчас подыму спасателей. Моторист на наш БМК едет из дому. — И помягче: — Не унывайте там, догоним вашего электрика. — Но тут же сурово: — Утром подать обстоятельный рапорт. Понятно, Лаптев? Прием окончен. Все.
Снова повеселели Алешины соратники, опять им казалось, что теперь-то уж все в порядке, неприятным совпадениям полный конец. Батуев — не Райка, он и вертолеты добудет, если понадобятся. Главное — не поленился, среди ночи на участок прикатил. Это обстоятельство особенно удивляло и радовало Дворянинова. Он почтительно говорил:
— Во мужик! Когда только отдыхает? Поглядишь: молодой, с бородкой, а до всего ему дело. Во мужик, хоть и начальство! Да?
Галай понимал ситуацию проще:
— Чего такого? Любой на его месте. Что я, что ты. Не понтон — человек в опасности! О чем разговор?
И действительно, тут все было ясно и потому разговор не задержался на Батуеве, а свернул к теме более волнующей, занозистой.