Он осознал тотчас, хотел было извиниться, но упрямый язык заколодило во рту. Надеясь на несбыточное (знал по опыту прежних размолвок), Ромка метал вслед уходящей Наташе бессловесную телепатическую мольбу: остановись, ну оглянись хотя бы! Помчаться вдогонку не пожелали своенравные ноги. Наташа не бросила повода к замирению — не повернула головы. И когда ее вязаная красно-белая шапочка перестала мелькать в бесцветном столпотворении десятков шляп и лиц, когда крайний момент оказался потерян, Ромка в сердцах произнес:
— В самом деле эгоистка. Покинуть сейчас!.. Нет, пусть сама осознает, придет первой. Почему всегда я? Разве это любовь?
— Вы мне? — задержался на бегу какой-то гражданин.
— Себе, — недружелюбно зыркнул Ромка.
— Бывает, — сказал еще гражданин. — Простите, не хотел…
Непредусмотренный конфликт выбил Ромку из колеи, он затомился: что ж теперь делать? На грех или на удачу столкнулся вскоре неподалеку от своего дома с Галкой-беленькой, которую поминали «кустари». Думал прошмыгнуть мимо, но она окликнула:
— Привет, Румынчик! Что это тебя не видно?
— Работаю, — буркнул он.
— Все работают. Я тоже работаю и гулять успеваю.
Он слегка заинтересовался:
— Где? Кем?
— Неважно, — отмахнулась Галка. — Не по призванию, как говорится. Но деньги имею дай бог! Ты про себя лучше скажи. А, Румынчик?
Ромка не ожидал от этой встречи ничего хорошего, потому что прежние отношения с Галкой мнились ему чем-то нечистыми, лицедейными, с вероломством внутри. Она причалила к его жизни в неопределенный, вздорный период. Тогда он был в продолжительной ссоре с Наташей, предполагал расстаться навеки, не слушая лепета непереболевших чувств. Но время поставило все на свои места. А Галка — эпизод, как и он для нее, — сама говорила. Вот и замуж выходит…
— Видела Таньку, — тараторила тем временем она, — закачаешься! Какие у нее сапожки! И сумочка ручной работы…
Нет, не было резона Ромке вновь навстречу сомнительной дружбе идти. Однако и улизнуть от простого общения он не осмелился. А тут его еще и осенило вдруг.
— Постой-ка! — ошарашил он Галку внезапной живостью. — Скажи честно: ты пошла бы против напарников по работе, если б тебе за это в месяц добавочных сто рублей?
— Ни за какие деньги! — воскликнула она, зная наверняка, чем угодить Ромке.
— А если б тебе хотелось вкалывать от души, а они просят бездельничать. Как тогда? Только честно.
— Не понимаю, — Галка состроила лукавые глазки. — Видимо, это большой разговор. Хочешь, зайдем ко мне. Посмотришь, как я теперь. Своя келья, родители потеснились. Зайдем? И поговорим.
Ну кто на его месте не пожелал бы профланировать с девушкой, причем весьма красивой и модной? Кого напугало бы многозначительное приглашение быть гостем в изолированной келье старой знакомой? А вот Ромка опять располовинился, забуксовал, смутясь.
— Вообще-то я занят сегодня…
— Дурашка! Ведь ненадолго, — уже в спортивном азарте пленяла Галка. — Или ты боишься своей Наташи? Неужели она…
— Идем, — сказал Ромка. — Ничего я не боюсь, идем.
Он бывал здесь и раньше, но теперь Галкина комната претенциозно видоизменилась. Сидя на низкой тахте перед карликовым столиком, Ромка высматривал приметы прошлого и не находил их ни в антураже, ни в самой хозяйке девичьего райка. Мебель-то, мебель! Откуда выкопала? Парфюмерии целая батарея. На стенах — шикарная чеканка, картина абстрактная, экзотические маски из черного дерева, кажись…
— Нравится? — ревниво спросила Галка.
— Ничего себе. Будуаром пахнет.
Она рассмеялась:
— А ты его нюхал, будуар? — И небрежно, точно само собой, предложила церемонию. — Сперва по коктейлю. Сейчас я такой сочиню — закачаешься, Румынчик!
Пока она производила алкогольную мешанину возле бара, где, множась в зеркалах, толпилось нахальное полчище бутылок, Ромка украдкой вглядывался в наружный, перекроенный облик приятельницы. Да, изменилась, это уж точно… Веки в «живописи», лакированные ногти, пепельная прическа, хотя недавно беленькой была. И обмундирована непривычно: джинсовая сверху донизу, на ногах то ли обувь, то ли подставки, чтоб роста набрать.
— Ну вот, — смакуя роль светской дамы, воскликнула Галка, — готово! Коктейль «Гризли». По рецепту одного моряка.
Она подсела на тахту совсем рядышком, нарочно касаясь Ромкиного плеча. Он хотел отстраниться, но не решился обнаружить свое смущение, зато всякую словоохотливость потерял. А Галка тормошила:
— Ну, Ромочка! Румынчик! Ромашка!.. Так о чем говорил на улице? Кто просит бездельничать? Я ни грамма не поняла.
— И не поймешь, — Ромка шумно вздохнул.
— Почему?
— Мы никогда друг друга не понимали.
— Зачем же за двоих? — усмехнулась Галка. — Я о себе такого не сказала бы. Для меня ты — открытая книга, Румынчик. Потому и любила тебя — за простоту, доброту…