Где наша не пропадала

Мы за рекой в тот день работали. Возвратились поздно, пока помылись, пока поужинали, пока Паша брюки отутюжил, потом Спартак Иванович попросил нас на улочке подождать, чтобы планерку с мастером провести, а на самом деле бутылку «раздавить»… Пришли в клуб, а скачки уже обороты набрали. Баянист у них нашим, конечно, не чета, но тоже под польку пострижен и ногой притопывает, как настоящий. Старательный музыкант, работает без пересменок, плясуны еще не разогрелись, а он уже мокрый, как истопник. Один недостаток – вальсов слишком много играет. А может быть, специально для Дашутки Шмаковой и флотского, который от нее не отходит? Очень уж здорово у них получается. Да и парень видный, ничего не скажешь. Длиннущий, как мачта. Дашутке, чтобы в лицо ему заглянуть, голову запрокидывать приходилось. И красиво у нее получалось. Запрокидывает и хохочет. А Володя Фокин в углу засел, и ему совсем не до смеха. Не по нему такой юмор. Беломорину до самого табака изжевал, а закурить забыл. И второй Володя, «шестерка» его вечная, тоже лобик наморщил. Забавная парочка: Фока здоровенный, как двустворчатый шкаф, а из кореша его верного полпорции рагу не приготовишь. В деревне его Мыстезкой звали. Потому как начнет чего рассказывать, только и слышно: «Мы с тезкой здоровенную щуку поймали, мы с тезкой ребят из Ботовиц отделали, мы с тезкой…» – и так далее. Короче, Фока сидит окаменелый, а Мыстезкой места себе не находит. Очень ему флотский не нравится. Нам с Ванькой он тоже не очень-то приглянулся, да мало ли – Дашутка, например, танцевала с ним и удовольствия не скрывала. Флотский нагнется, шепнет что-то на ушко, а она заливается на весь клуб. Может, и впрямь смешно было, а может, просто Фоку поддразнивала?

И додразнилась.

Мыстезкой перебазарил с парнями, а потом к баянисту протолкался и что-то сказал ему. Баянист вроде как возражать пробовал, но обострять отношения с Вовкой Фокиным не отважился и выпрягся из баяна. А Мыстезкой выскочил на середину клуба и объявил игру в ремни.

Знаете такую игру?

Теперь так не развлекаются – нервы у людей ослабли, да и нравы не те. А правила игры очень простые: народ собирается в круг, кто-нибудь из парней бросает на середку ремень и кричит: «Нинка Ветрова тонет!» Нинку я к примеру вспомнил, можно и другую назвать, главное, надо знать, с кем она у калитки шушукалась, знать – кто должен поднимать этот ремень. Кавалер обязан спасти утопающую, а потом может делать с ремнем что угодно: или выйти из игры, или отомстить какой-нибудь разборчивой красавице, или неприятелю напакостить, а можно и просто ради веселья утопить первую попавшуюся на ум девицу. Топят вроде бы девчонок, а отдуваться все равно парням приходится, особенно тихушникам. Иному ухарю в один вечер достается и Верку спасать, и Надьку, и Любку. А не захочет сознаваться, тогда бросающий ремень кричит второй раз, вроде как предупредительный выстрел делает, а потом уже имеет полное право этим самым ремнем выписать скромнику вдоль спины. Не скупясь. На все и без сдачи. Потому как сдачи, по правилам игры, не полагалось. А правила, они для всех одинаковы, и нарушать их общественность не позволяла никому.

Такую вот игру объявил Мыстезкой. И пока толпа гадала – не рановато ли, может, сначала потанцевать, разогреться? – он вытащил из порток ремень, бросил в круг и заорал:

– Дашка Шмакова тонет!

Назвал имя, и сразу понятно стало, откуда у него такая резвость и ради кого пляски превращаются в концерт. Ремень в кругу не залежался. Первым племянник агронома вышел, пижон питерский. Дашка с ним предыдущим летом гуляла, подружила две недели и отставку дала, так что у него свои резоны были. Поднял он ремень, посмотрел на бывшую зазнобу и ехидненько так:

– Дашенька Шмакова тонет.

И другой парень вышел. Спас – и ее же топить начал. И третий нашелся. Потом четвертый, пятый… И все, как на подбор, крепенькие ребятишки. А мы-то с Крапивником губы раскатали, знаки внимания оказывали. Я не к тому говорю, что после парада поклонников чувства мои остыли. Нет. С чувствами ничего не случилось, пьедестал под богиней не зашатался, но заметного места для себя в этом параде отыскать не смог.

Стою.

Переживаю.

Мучаюсь.

Дашутка тоже переживает. Хоть и храбрится. Улыбаться пробует, но не очень-то у нее получается. В сторону морячка даже не смотрит. А тот, бедняга, все бледнее и бледнее. Сначала в первых рядах топтался, любопытствовал, но быстро устал и незаметненько стушевался в глубь толпы. Головенку, словно перископ, поворачивает, высматривает – кто следующий захочет подружку утопить. Но сам к ремню не подходит. Правда, ремень и не залеживается.

Семь человек или девять прошло – я не считал, но вдруг Шуряга Баранов выполз. Слюнявый Шуряга, с которым не только красавица Дашутка, самая завалящая девица на одном гектаре не сядет… А тут нате, вылупился. Донжуан полоротый. Стоит с ремнем в руках да еще и подмигивает. Спинку выгибает. Покрасовался и хрясть ремень об пол:

– Дашка Шмакова тонет!