Где наша не пропадала

Батя подарок оценил. Но Петуховы без представления не умеют. Он и здесь маленький спектакль устраивал. Выведет свинью из стойла, погладит, почешет, на ухо что-то шепнет, и она вроде как сама ногу поднимала. И никакого садизма. В сердце попадал с первого раза. Животное ложилось без визгу. В свиное сердце попал, но чтобы свое не страдало, требовалась рюмка водки. Выпьет. Вытащит кортик. Подставит кружку под рану и запивает водку горячей кровью.

Был случай, когда выпил он лекарственную рюмку, а маманю в ответственный момент угораздило позвать его к телефону. Начальству срочно понадобился. Ходили на охоту и увидели в лесу брошенный трактор. Батя, чтобы не затягивать разговор, пообещал сразу же идти на поиски разгильдяев. Отбрехался и на двор, заканчивать дело. Глянул, а свиньи – нет. Убежала через открытую калитку. Он – в погоню. Так ведь легко сказать. Несется, как реактивная. Батя квартал осилил и выдохся. Я батю обогнал, но против свиньи тоже слабоват. А та «сирену врубила» на полную громкость и летит по прямой. Народишко с тротуара шарахается на дорогу и ждет – постой, холостой, дай женатому побегать. Почти всю улицу просквозила, потом, словно запнулась, вильнула в сторону, завалилась в кювет и затихла. Лежит на спине, под лапой кортик торчит. Желтая ручка из слоновой кости, как приросток или большая бородавка. Зеваки собрались. Батя добежал, отдышался и послал меня за тачкой. Тачку пригнать нетрудно, пустая сама катится, однако надо было еще и тушу из кювета вытащить. В ней шесть пудов и без колес. Так что любопытные весьма кстати оказались. Помогли, но поиздеваться над Лукой случая не упустили.

И что вы думаете? Усвоил урок? Изменил своей натуре?

Продолжал, как будто ничего не случилось.

Но через пару лет угораздило сломать руку. И как раз перед праздниками.

Пришлось идти к Ахмету. Жил в бараке мужичок. По-русски говорил плохо, поэтому большей частью помалкивал, только улыбался, особенно если выпьет. Улыбается и здоровается по нескольку раз на день. Сначала он на конюшне работал, Феде-бобылю помогал, а когда лошадей передали в колхоз, его пристроили убираться возле конторы: летом подметать, зимой снег раскидывать. Но была у него и другая работа, более квалифицированная. Если у кого возникала надобность забить скотину, звали его. Грамотно управлялся: и забьет и опалит хоть соломой, хоть паяльной лампой, если надо – и шкуру снимет, и тушу разделает.

Батю моего он пуще самых главных начальников уважал. Когда еще на конюшне работал, беда приключилась. Снабженец поселковый наслушался от конторских дамочек, что в лесу возле Боброва белых грибов хоть косу подпускай. А он, как беззобая курица, всегда голоден. Договорился с начальством насчет лошади и всей семьей отправился на добычу. Ахмета извозчиком взял. Добрались до леса. Перекусили, сабли наголо и, как чапаевцы, ринулись белых кромсать. Ахмет с кобылой остался, выбрал полянку, где трава пожирнее, и прилег на телегу отдохнуть. Час поскучал – надоело. Достал из кармана авоську и тоже решил посмотреть, что это за сладость бесплатная. А в грибах не разбирается, с лесным коварством не знаком. Поискал вокруг полянки, ничего не нашел и незаметно, от дерева к дереву, дальше и дальше. Лешачок ему три подосиновика для затравки выставил, потом пяток мухоморов для потехи. Ахмету много не надо, он нежадный, повернулся лошадку посмотреть. Вроде рядом был, а обратная дорога почему-то удлинилась. На полянку вышел, да не на ту. Стал кричать, никто не отзывается. Бредет наобум и чуть не плачет. Остановится, прокричит «ау!» и дальше бредет, не дождавшись ответа. А лешачок его то в болотистый кочкарник, то в чащобу малинника, то веткой по морде хлестанет, то валежину под ноги подставит – любит над неопытными поиздеваться. Часа три кругами водил, но сжалился, вывел на спасителя. То бишь на батю моего. Тот с полной корзиной к дому выбирался. Ахмет вцепился ему в рукав, трясется весь, то плачет, то хохочет. Батя еле выпытал, что приключилось. Еще труднее было узнать, где лошадь оставил. Довел его до сенокосной дороги, по которой они в лес въехали. Следы от телеги показал – иди, мол. Ахмет ни в какую. Боится. Пришлось прятать корзину в кусты, чтобы не таскать тяжеленную, и провожать до места.