Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина

Еще одним чудесным штрихом наших с ним отношений было почти полное совпадение персоналий пантеона деятелей мировой культуры, философии и т. д. Во-первых, конечно Рембо, и Малларме, вообще все «проклятые», Хайдеггер, Юнгер, Ортега-и-Гассет, ну и, разумеется, традиционалисты, Майринк — все направление в литературе, которое он называл «литературой беспокойного присутствия», и даже Уайльд, и даже Лосев, и, что совсем не из той оперы, даже Вертинский. Все эти «мастера культуры и науки» были ко времени знакомства с ним, так сказать, «близки» мне. В их творческом наследии превалировал созвучный моей душе камертон. А вот, например, Верлен, которого я ничуть не умаляю, был всегда чужд мне, и каково же было мое удивление, когда он сказал, что Верлен его тоже никогда не интересовал, был всегда «чужим» поэтом. Единственное, в чем мы не сходились, — это Рильке, но, по-моему, он его уж очень хорошо «проработал» в свое время и ушел от него. Мне он говорил, что Рильке очень «женский». Но самое главное, в чем я почувствовал абсолютно родную душу, заключается в следующем. С самого раннего детства, конечно, тогда неосознанно, в юности уже полуосознан но, а в зрелом возрасте уже, можно сказать, осознанно (хотя может ли здесь идти речь об осознанности или неосознанности в, так сказать, человеческом, земном смысле слова) я чувствовал, что здесь, на земле, на этой планете, живет рядом с людьми, животными, птицами, рыбами, насекомыми, растениями, словом со всем многообразием фауны и флоры, еще один род разумных живых существ, невидимых человеческому глазу. Не знаю, откуда у меня появилось это ощущение, видимо, я с ним родился, но оно было столь фундаментально, столь настойчиво напоминало о себе в течение всей жизни, что впору было усомниться в соответствии должной норме общепринятого психического здоровья. Но нет, уже к юности, когда во мне начало активизироваться чувство религиозного, я, познакомившись с разного рода духовными доктринами, увидел, что все они свидетельствуют о наличии подобного рода существ возле человеческого рода на протяжении всего его исторического существования. Так вот, в лице Евгения Всеволодовича я нашел человека, который рассматривал сей факт как само собою разумеющееся положение вещей, а как раз людей, отрицающих это, считал ненормальными. Причем когда он начинал распространяться на данную тему, все было столь естественно, столь непреложно, что, казалось, отрицать наличие окружающих нас духов было сродни отрицанию необходимости для человека дышать. «Почему, вы думаете, древние мастера никогда не подписывали свои произведения или подписывались псевдонимами, как, например, в большинстве средневековых трактатов по алхимии? Да просто любое написанное на листе бумаги слово, предложение, даже самое простое — например, „Я пошел в магазин за хлебом“ — тут же „взвихривается“ бесовней и начинает ею манипулироваться в весьма неблаговидных для человеческого существа целях». Так и сказал: «бесовней». В свое время, в 70-х, известный теперь историк философии и переводчик Владимир Бибихин, состоявший тогда при А. Ф. Лосеве секретарем (Лосева Евгений Всеволодович весьма почитал), брал карандашик и листок бумаги и тихонько записывал за мэтром все, что тот говорил в его присутствии на абсолютно разные темы — от быта до метафизики. Впоследствии он объяснил этот факт тем, что не хотел, чтобы это информационное богатство, исходящее из уст великого, тратилось только на него одного. Перед своей смертью, в 2004 году, он издал эти записи отдельной книгой, чем, кстати, вызвал весьма глубокое неудовольствие второй супруги Лосева, Азы Алибековны Тахо-Годи. Я, конечно, не претендовал на столь пафосную заботу об остальном человечестве, но исключительно из личных, так сказать, эгоистических побуждений не выключал диктофон после записи очередного поэтического сюжета для радиостанции, а так и оставлял его в рабочем состоянии, посредством чего теперь могу точно приводить цитаты из сказанного другим великим в моем присутствии. Этих записей у меня накопилось со временем довольно большое количество, и нельзя сказать, что он не замечал эту мою «хитрость», однако ни разу не сделал мне замечания. Огромная ему за это благодарность. Так вот, его уверенность в присутствии потусторонних существ, как я уже сказал выше, была абсолютной. Правда, в основном это были существа злые или более-менее злые, по крайней мере хитрые и капризные. Про ангелов в христианском смысле слова мы с ним никогда не говорили.

Здесь надо, конечно, остановиться на одной очень важной для меня теме — Иисус Христос. Примерно в 20 лет я осознанно пришел в Церковь и, собственно, больше из нее никуда не уходил.