Читаем Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина полностью

Головин интерпретировал и пояснял поэзию и литературу так, как никто и никогда ее не интерпретировал и не пояснял. Его герменевтика включала самые разные жанры — от приключенческих авторов и классики до авангардной поэзии. То, как он читал, само по себе требует досконального изучения. Он обязательно восстанавливал контекст, в котором развертывалось повествование или складывались поэтические образы. Скрупулезно исследовал эпоху, ее нравы и моды, ее стили и конвенции. Если брал в руки одну книгу автора, то обязательно прочитывал все остальные, даже в том случае, если ему произведение не понравилось. Что ж говорить, если понравилось! Поражало, что он тщательно прослеживал и самые неинтересные нити, биографические детали и связи. Но это только начало его подхода, которого за глаза хватило бы на десятки культурологических школ, учитывая охват его интересов.

Далее начиналось самое интересное. Досконально осмыслив то, что было семантическим содержанием текста, что ему сопутствовало, предшествовало, что его окружало и что за ним следовало, Головин приступал к настоящему чтению. На сей раз надлежало увидеть в повествовании то, что автор туда не закладывал, среда не учитывала, а читатели пропускали мимо сознания. Банальность о «дьяволе в деталях» слишком затерта, но что-то в этом есть. Головин, зная контекст лучше кого бы то ни было, вдруг внезапно выхватывал из него фрагмент и насыщал новым смыслом. Вот это был смысл! В слово, фразу, строфу, образ, персонаж била молния.

Однажды Головин пришел ко мне в гости. Входя в квартиру, он вдруг воскликнул: «Я — король страны дождей». Строка Бодлера звучит так: «Je suis comme le roi d’un pays pluvieux», что дословно переводится: «Я как король дождливой страны». Но мы опускаем «как» и делаем из «дождливой страны» «страну дождей», и тут же все меняется. Если добавить фантастическую интонацию, с которой это было произнесено и экзистенциальный надлом, мы проваливались в иной мир.

<p>Полюс: на Север, на Север, на Север</p>

Головин был полюсом. В исламе это называется «кутб», в христианстве — «святой». Но он не был ни мусульманином, ни ревностным христианином, поэтому ему точнее подходит имя «полюс». Он чтил полюс превыше всего, его тянуло туда как магнитную стрелку компаса, как его любимого капитана Гаттераса.

На Север, на Север, на Север,Неистово рвется пропеллер.

Головин — полюс потому, что через него проходила ось, связывающая самое высокое и самое низкое, самое темное и самое светлое, самое жестокое и самое всепрощающее. Золотая ось, натянутая между двумя безднами.

В ранней юности, как только я познакомился с Головиным, я заметил, что все вокруг него подсознательно решают вопрос: «я и Головин», то есть пытаются выстроить то, как к нему надо относиться, какое место в этом отношении отводится им самим и что надо сделать, чтобы его жестокое сияние не расплавило бы в воск. Эта проблема представлялась мне тогда действительно трудной и основательной. У Головина были друзья и не могло быть друзей; поскольку он был иным, дружба здесь не имела смысла. Для себя я принял решение, что надо переформулировать вопрос: не «я и Головин» и даже не «Головин и я», а просто «Головин». «Головин» и никакого я. Какое значение имеет по сравнению с такой полнотой капля, налитая в нас? Выплеснем ее вон, чтобы она не осквернила то, что действительно ценно, и начнем все заново. Пусть будет Головин сам по себе, как он есть. А обо всем остальном забудем. Я так и поступил. Наверное, это меня и выручило.

Он — полюс, а значит, он не подвержен времени. Он был, когда его еще не было, и он есть, когда его больше нет.

Как иначе можно понять следующее. Однажды, в самом начале 80-х, в гостях у наших друзей Сергея и Наташи Жигалкиных в подмосковных Мытищах Головин проснулся утром, посмотрел в окно и с сожалением сказал: «Опять идет снег. В этой стране всегда идет снег. Когда я родился, женился и умер, всегда шел снег».

Утром 29 октября 2010 года, когда Евгений Всеволодович Головин умер, огромными хлопьями повалил мокрый, мягкий, липкий, белый, сносящий все на своем пути снег. Его не было ни до этого дня, ни долго после. Снег выпал вовремя.

<p>Головин и открытая герметика<a l:href="#n_96" type="note">[96]</a></p><p>Головиноцентризм</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное