Читаем Где нет параллелей и нет полюсов памяти Евгения Головина полностью

В начале 80-х Г. Джемаль предложил термин «ностроцентризм». Он предполагал, что за референтную семантическую базу, за очертания герменевтического круга берется строго определенный набор лиц, авторов, идей, концептов, составляющих nostrum как центр. Понятие «nostrum», «наше» взято из алхимии. «Наш» значит «алхимический». А «алхимический» значит «философский»; в том смысле, в каком мы говорим «философский камень» или «философское море». «Наша» земля — значит «философская земля». Что мы знаем о «нашей воде», например? То, что она не мочит рук. А о «нашем огне»? То, что он не обжигает. А о «нашей сере»? То, что она не горит. То есть, наша вода, земля, огонь, сера — есть не ваша вода, земля, огонь сера.

Ностроцентрический круг, о котором я говорю, имел свои силовые оси. Бесспорным полюсом, вокруг которого ностроцентрум был выстроен, был Евгений Всеволодович Головин. Он был осью, а следовательно, наш круг был головиноцентричным. Головин был его главой. Точка полюса есть основа интерпретации всего остального содержания. К этой точке сходятся все лучи от периферии. Он давал всему смысл. Поэтому он был «Адмирал» герметической флотилии.

<p>Ностроцентризм и герметизм</p>

В ностроцентричной Вселенной с центром в Головине герметическая традиция имела ключевое значение. Это была привилегированная область интересов самого Головина, его ближняя интеллектуальная орбита. Поэтому Сандивигиус, Базиль Валентин, Парацельс, Иреней Филалет, Роберт Фладд, Николай Фламель, Генрих Кунрат, Раймонд Луллий, Дом Пернети были обязательны к изучению — необходимой компетенцией для участия в ностроцентризме.

Как туда было попасть? Через открытый вход — тот самый Introitus Apertus Ad Occlusum Regis Palatium.

<p>Алхимия: означающее и означаемое</p>

Все, изучающие алхимию, знают, что здесь существует некоторый принципиальный барьер: самое сложное — установить связь между означающим и означаемым. Можно изучить герметические тексты, интеллектуально соотнести между собой образы, процедуры и ряды понятий королевского искусства, Ars Regia. Но всегда остается самая трудная задача — выяснить: а чему все это соответствует? Что является означаемым в герметической традиции? Здесь-то и начинаются парадоксы. Во-первых, сами алхимические мастера советуют всегда двигаться от трудного к еще более трудному, от темного к еще более темному, от неизвестного к еще более неизвестному и постигать первое с помощью второго. Ignotum per ignotius, obscurum per obscurius. Отсюда такие выражения, как Nigrum Nigrius Nigro. Как прочесть черные буквы на черном фоне? Сделать их чернее черного или, наоборот, добиться сгущения фоновой тьмы. Поле означаемого в алхимии предельно энигматично. Что же это за вода, что не мочит рук; или огонь, который не жжет; или смерть, которая воскрешает? Эта неясность может породить стремление соотнести поле означаемого (то есть сами алхимические тексты, включая обширный алхимический фольклор) со сферой чистой фантазии.

У материалистов, напротив, возникнет устойчивое желание отыскать эквиваленты в области физических веществ, субстанций, металлов и минералов. Юнг интерпретировал алхимию как поле игры архетипов коллективного бессознательного и базовых психоаналитических процедур (например, индивидуация). Генон привлекал герметизм для иллюстрации метафизических принципов. Эвола пытался найти в ней кроме того и описание стадий прикладной духовной реализации. Наверное, все эти выделения поля герметического обозначаемого легитимны до какой-то степени. Но можно предложить и еще один путь — строго структуралистский: приглашение вынести проблемы денотата за скобки и удовлетвориться системой герметических коннотатов. Тогда мы окажемся в уникальной области герметической диалектики, выстроенной по определенным правилам, которые тем не менее будут периодически сдвигаться. Решив в свое время осуществить рационализацию базовых герметических понятий и отталкиваясь от эвидентной противопоставленности Sulpur’а и Mercurius’а, я был в какой-то момент совершенно сбит с толку тем, что в одном пассаже у Фулканелли белый Mercurius был назван «нашим Sulphur’ом». То есть даже в коннотативном пространстве нам не избежать короткого замыкания.

<p>Сигнификационный пакт</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное