Где ночует зимний ветер

— Ты не плачь, — сказала тетя Фрося. Добрая нянечка уголком косынки потерла глаза. — Не плачь… Мария Петровна стояла за тебя… Ты не плачь… все перемелется… сдашь экзамены… Аттестат еще получишь…

Я захлебнулась в плаче от такой несправедливости.

Мы стонали в Мишкином вездеходе при каждом новом ударе и толчке. Все давно примирились с мыслью, что он должен нас обязательно сбросить с обрыва или угробить по дороге.

Одна Ольга воевала в тесном кузове с прыгающими ящиками, тяжелой бочкой и несгораемым сейфом за свою рацию и старалась ей сохранить жизнь. Обкладывала ее мягкими спальными мешками и загораживала нашими рюкзаками.

А я, чудачка, больше всего боялась, чтобы не вылетел мой мешок из машины, где спрятана толстая тетрадь Сергея. В минуты относительного затишья, когда вездеход, как утюг, лез по глубокому снегу, приминая глубокую траншею, я с вызовом поглядывала на теснившиеся вокруг горы, на их острые хребты, вспоминала отдельные записи:

«Урал — наглядный учебник по геологии и минералогии. За последние сто лет он помог разгадать ряд тайн природы. Мировая наука с помощью Урала поняла образование гранитных жил с их знаменитыми самоцветами и редкими металлами. Известная таблица Менделеева пополнилась двумя химическими элементами, впервые открытыми на Урале. Первый — самарий, а второй — рутений. Последний назван от латинского слова «Рутения» — Россия.

«Подождите, я к вам приду, горы!» — про себя говорила я.

Глава 8 БАБА-ЯГА

Миша Маковеев не беспокоился о нас. Вездеход шел напрямик через тундру, стальными гусеницами кроша снег, стуча по льду и камням, пересекая мелкие ручейки и речушки, озерца, разрывая моховища и кочки.

Иногда вездеход высоко взлетал и падал с камней вниз, гремя, как пустая консервная банка.

— Угробит опричник! — ругался Лешка Цыпленков. — Кто доверил этому чучелу машину? Если он так еще раз бросит вездеход, пойду пешком. Мне своя голова дороже.

— Была бы голова, — сказал Володька. — А то котел чугунный. Не скоро расколешь!

Мишка, словно услышал ворчания Цыпленка, вдруг повел вездеход осторожно, как будто это был ученый слон, которого заставили шагать по бутылкам.

Мне хотелось представить неизвестную Хауту. К ней мы нетерпеливо стремились. Справа и слева громоздились высокие хребты гор. Но особенно меня поражало небо. Синее, чистое. Такой же нетронутой синевой сверкал лед на озерах и маленьких ручейках.

Вездеход встряхнуло. Заброшенный наверх край брезента упал, и в кузове сразу потемнело, как в кинозале.

Задвигались ящики, бочки с соляркой. Спальный мешок сполз со своего места, раскатился и ударил Президента по голове.

— Глупая шутка! — обиделся парень, недовольно сопя. Он протирал припухшие от сна глаза, хмурился.

— Мешок тебя сам огрел! — засмеялся Боб Маленький.

— Думаешь, я поверю? — Президент дернул за лямку рюкзак и, размахнувшись, стукнул Боба Маленького, а потом и гогочущего Цыпленка.

— Не люблю глупых шуток! — закричал Цыпленков и швырнул мешок к кабине.

Вездеход резко остановился. Александр Савельевич громко сказал, напрягая голос:

— Щучья-река. Посмотрите!

Володька Бугор приподнял брезент. Справа тянулись высокие красные скалы с острыми краями. Резкий ветер вырывался из долины, сдувая сухой снег. Он набился в щели между камнями, спускался длинными распущенными хвостами.

Русло реки задул снег, но угадывались все повороты и петли по высоким торосам, сугробам и береговым обрывам.

Мишка Маковеев сорвал машину, прежде чем я смогла как следует запомнить очертания берегов. Мы мчались под уклон по мягкому снегу. Но скоро днище загудело от тяжелых ударов; машина наскочила на камни. У берега вездеход зарылся в сугроб. Медленно полез вперед, пробивая широкую колею.

Наконец, гусеницы мягко застучали по ровному льду. Вездеходчик, вместо того чтобы скорей пересечь широкую реку, направил машину по льду, радуясь быстрой езде на четвертой скорости.

— Балда Мишка! — выругался Бугор. — Не на Невский вырвался. Утопить захотел! — Он дернул меня за руку и потащил к борту.

— Володь, ты чуть руку не вырвал! — пожаловалась я.

— Сиди! Затрещит лед — выпрыгнем!

— Струсил? — я вызывающе смотрела на Бугра. Лешку Цыпленкова, Аверьяна Гущина я могла считать трусами, но Володьку никогда. Цыпленок ничего не заметил. Он лежал на своем месте и, щурясь, смотрел в зеленое полотно брезента, не выражая беспокойства и волнения. Я вырвала руку и плюхнулась на свое место.

— Почему ты забыл о ребятах? — набросилась я на Бугра, не в силах скрыть волнение. — Александр Савельевич в кабине сидит. Начнем тонуть — ему не выбраться!