Где ночует зимний ветер

— Какая ты рабочая? — резко оборвал Свистунов. — Вчера с белыми бантиками бегала в школу, за щекой леденцы гремели.

— Бегала в школу… Отец у меня был сталеваром… На «Серпе» до войны работал, а мать сейчас на «прядилке» вкалывает. По отцу и матери я рабочая!

— Дрянь ты, ведьма! — не сдержался Аверьян Гущин.

— Какая есть, другой я уже не буду!

Александр Савельевич не отправил меня на сто десятый, оставил с горнорабочими на канавах. Я вспомнила, как он давал задание.

— Анфиса, поработаешь с ребятами за прораба, — начальник партии бросил мне на прощание. — Мы уйдем на новое место. Боб Большой… Борис Кириллович покажет, как замерить канавы. Ребят корми как следует. Отощают — с тебя взыщу. Через пять дней пришлю за вами вездеход. Борис Кириллович примет канавы. Справитесь, Свистунов?

— Будет порядок, товарищ начальник!

— Смотри, Аникушкину не обижать! — Александр Савельевич строго посмотрел на Свистунова. — Поставьте Аникушкиной отдельную палатку. Будьте джентльменами. Анфиса, замеряй хорошо, чтобы не было ошибок и разговоров: сделали больше — получили меньше. Деньги государственные. Их беречь надо и уметь считать!

— Товарищ начальник, я не нянька детского сада, оберегать и присматривать.

— Свистунов, лишние разговоры я не люблю, ты это знаешь. Аникушкина — ваш товарищ, и вы обязаны ей помогать. Ну, прощай, Детский сад!

— Снова Детский сад, — разозлилась я.

— Ну ты не обижайся. Назвал по забывчивости. Прости. Помни, через пять дней пришлю за вами Михаила Топтыгина с колымагой.

…Я медленно поднялась с камня и направилась к палаткам. Дуйся не дуйся, а пора заниматься обедом: разводить примус, кипятить воду для рассольника, не забыть замочить сушеный картофель.

В черном накомарнике, с геологическим молотком, я медленно брела по тундре. При парнях я сдерживалась. А оставшись одна, дала волю слезам. Вспомнила ругательства, угрозы и выкрики. Никогда не думала, что столкнусь с такими типами. Еще недавно Бугор говорил о своей любви. Хорошо, что я не поверила его цветастым словам. Стыдно вспоминать о палатке ВВ. Царапины на шее зажили, но о его подлом поступке я буду помнить еще долго-долго.

Опустив голову, я медленно брела по тундре. Часто впереди меня с моховых кочек шумно взлетали куропатки, испуганно стуча крыльями. Птицы не до конца успели вылинять и поражали белизной зимних перьев. Удивляло обилие дичи: с болот и озер подымались гуси, утки и кулички. Изваяниями застыли белые совы.

Со взгорка я увидела вылинявшие треугольники палаток. Но не хватало сил дойти до них. Шмыгала носом, чтобы не зареветь.

Солнце быстро скатывалось, как большой футбольный мяч, за острый гребень Главного. Вода в ручье темнела под берегами, оставаясь на середине еще светлой с красноватыми бликами.

Швырком сбросила рюкзак на землю. Вытянула гудевшие ноги. Показалось, что на зеленом берегу Хауты, как и раньше, десять палаток, когда работала вся партия. Но напрасно я обманывала себя и хотела поверить в чудо. Стояли три палатки: маленькая — моя, четырехместная — горных рабочих и отдельно палатка-кухня. Нетерпеливым движением руки сдернула с лица накомарник. Три палатки на прежнем месте, а остальные свернули и увезли. Только сейчас по-настоящему поняла сокращенное название нашей партии: ПРП-1 — поисково-ревизионная партия номер один. Поисково-ревизионная! Значит, после второй стоянки за Скалистым, у пяти озер, снова перебазировка, новые маршруты геологов. А нам, горным рабочим, копать канавы, отрывать коренные породы. Может быть, зря поссорилась с ребятами? Если Александр Савельевич не отправит меня на сто десятый, мне с ними работать весь сезон. Не лучше ли им уступить? Приписать? Аверьян Гущин просил пять кубов. Леха Цыпленков больше бы не потребовал. А Бугру добавить кубов восемь. Он самый сильный и здорово рвет породу!

Но к чему такие мысли? Кто дал мне право приписывать то, чего нет? Разве отец и мать учили меня обманывать? Никогда не забуду, как однажды папе в кассе передали лишние деньги во время получки. Обнаружил он это в выходной день. Немедленно поехал на завод, узнал адрес кассирши и отвез ей домой деньги. Нет, никому я не припишу ни одного лишнего куба! Пусть со мной делают, что хотят!

Укрепившись в сознании, что я поступила совершенно правильно, я почувствовала себя увереннее, даже попробовала улыбнуться. Стащила резиновые сапоги. Опухшие ноги нестерпимо горели. Вошла в воду. Боль утихла. Я с облегчением вздохнула, отдаваясь отдыху.

Сзади загремели камни. Я быстро обернулась. На меня медленно шел Лешка Цыпленков, весело улыбаясь.

— Испугалась? Здорово я тебя настращал? Ведьма, ты что, одурела? — Лешка подхватил меня на руки и вытащил из воды. — Заболеть хочешь? Здесь враз простудишься. Когда пьешь воду, зубы ломит.

— Пусти, слышишь! — Я вырвалась из рук парня. Быстро намотала портянки и затолкала ноги в сапоги.

— Разве портянки так крутят? — вздохнул Лешка, удивляясь моей неопытности. — Чему тебя только в школе учили? Ну, скажи?

— Портянки не показывали, как крутить, ты прав.