Где отец твой, Адам

Погода радовала: раньше в июле-августе жара стояла - хоть яичницу на мостовой жарь! А сейчас - тень от буйно разросшихся кустов, прохлада от крон деревьев, легкий ветерок, аромат зелени и цветов. Георгины, астры, гладиолусы... Сезон, не сезон - цветут. Под окнами сплошные клумбы. Уже почти рай. А скоро будет совсем, если верить Казимиру. В нынешнем мае даже пуха от тополей не было. Тополя есть, а пух отсутствует. Однако умиротворение бежало Кирилла. Свербел в душе хитрый червячок, мешал окунуться с головой в нирвану пивного благодушия. Слова Мишеля лишь добавили веса теориям бывшего священника. Искупление первородного греха; интеграция душ в единого Адама; восставшие не телесно, но ментально (духовно?!) мертвецы внутри "проснувшихся"; маячащий на горизонте Нью-Эдем с ограниченным контингентом населения... Вот, идет Кирилл Сыч по центру города, - а много ли прохожих за те пятнадцать минут, что он идет, на пути встретилось? Пять? Десять?! Три машины проехали - чудо... Знаем, знаем: миграция в деревню, исход из городов, учили, проходили, сами статейки кропали: с цифрами, с графиками. Но и кое-что другое тоже знаем. Уходят из жизни старики, больные, просто уставшие жить люди - тихо, без мучений, без боли и ожидания. Толпами. С улыбкой на устах. Озноб от такой улыбки пробирает. Никогда, ни за какие коврижки не научиться сейфу так улыбаться; вот и вздрагиваем. Зачастую уходят и вполне бодрые, полные сил здоровяки. Как пассажиры с автобусной остановки, если ждать надоело. Ждать - чего?! Может, они на такси пересаживаются?! Зато рожать перестали. Спокойно, равнодушно; будто за ненадобностью закрыли производство валенок и галош. Год рождения Адамчика был последним. Говорят, кто-то не поленился сосчитать: "последышей" на шарике родилось сто сорок четыре тысячи. Поколение праведников? Адам вчера тайком за вареньем лазил... чашку разбил - мамину любимую! Праведник... - ...Наталя Петловна, вставайте! Ну вставайте зе!.. - Она на'ошно! П'итво'яеца! - Не толкайся, пончик! - Сам пончик! - Не хоцу-у-у так иглать! Ну Наталецька Петловна зе!.. - А давайте ее водой польем! Я в мультике видел... - Давайте!.. Слышал ли Кирилл все это на самом деле? Или уже потом перевозбужденный мозг сам достроил, воссоздал испуганно-растерянный хор? Детвора сгрудилась над молодой воспитательницей, лежавшей около турничка-рукохода. Разметавшиеся по земле светлые волосы, левая рука без сил откинулась на край песочницы, правая неловко подвернута. На лице восковая бледность и застывшая, почти младенческая обида. Как же так, все было хорошо, все было просто прекрасно, и вдруг, ни с того ни с сего... Кирилл замер у низкой, аккуратно выкрашенной известкой ограды. Бежать к воротам? - далеко. Он перелез прямо через забор, но, проламываясь сквозь буйную сирень, споткнулся. Упал. Острая боль в лодыжке. Черт, как минимум, растяжение! С трудом поднялся, цепляясь за гибкие, ненадежные ветки, упрямо заковылял к площадке. - Разойдитесь. В тоненьком, гибком голосе, словно в клинке шпаги, таилась скрытая сила. Малыши невольно расступились, подчиняясь. Пропуская к упавшей воспитательнице - Адама. Самого младшего. Владика, его одногодка, родители уже забрали домой, а Кирилл, вот, запоздал... Крохотные пальчики уверенно легли на шею, нащупали артерию. Одновременно Адам приложил ухо к груди женщины, пять-шесть секунд вслушивался... - Ты в доктола иглаешь, да? Адам не ответил. Молча вскочил на ноги и, оттолкнув загораживавшего кратчайший путь мальчишку, рванул со всех ног. В медпункт. Это выяснилось довольно быстро, но не сразу. Тут дети наконец заметили шкандыбающего к ним Кирилла. - Дядя Ки'ил, дядя Ки'ил! Наталя Петловна!.. она!.. - А вас Адам убезал! - Где медсестра?! - Она не сестла, она - тетя доктол... - У меня сестла... Танюска... - Бегите кто-нибудь за ней скорее! Я ногу подвернул, не могу быстро... - Я! Я побегу! - два огромных голубых банта на соломе косичек, широко раскрытые глаза-васильки, и веснушки, веснушки... - Я бегу, дядя Ки'ил! Девочка помчалась к корпусу. Кирилл наконец доковылял до пострадавшей, неумело сунулся щупать пульс. - У нее сердце. Отказало. Я сейчас, сейчас, - рядом стоял запыхавшийся Адам. Серьезный и собранный, с большой картонной коробкой в руках. В коробке - шприцы, какие-то баночки, ампулы, вата, бинт... Чужой, взрослый человек. - Дай сюда! - аккуратно поставив коробку с медикаментами на землю, Адам бесцеремонно выхватил из чьих-то рук плюшевого медведя-толстяка. С усилием подсунул воспитательнице под голову. - Папа, делай ей непрямой массаж сердца. И искусственное дыхание. Я пока шприц приготовлю. Должны успеть... Ну, давай, чего смотришь! Кирилл подчинился, не успев осознать, что подчиняется. Как щенок, на которого рявкнул низкорослый, но старый и опытный пес. Дети притихли, чуть попятившись и молча наблюдая за происходящим. Отлетели две пуговицы с кофточки. Полупрозрачный бюстгальтер. Отличная грудь... "Рядовой Сыч, м-мать твою! Отставить!" Четыре толчка - один вдох; четыре - один... Так учили на кратких медицинских курсах для населения. Вернее, даже не его учили - видел, как учат других, слышал, что при этом говорила молоденькая инструкторша. Заметку для газеты готовил, еще будучи студентом. "Курсы жизни", практическое задание. Курсы жизни... - Сильнее, пап! Все, хватит. Отодвинься. В руках Адама - мокрая вата. Острый запах спирта. Бред, чушь, наваждение! - четырехлетний пацан... Кирилл запоздало вздрагивает от ощущения нереальности происходящего, но ничего больше сделать не успевает. Адам с размаху всаживает шприц, налегает всем тщедушным телом. Тонкая и длинная игла входит до упора - ни малейшей реакции со стороны женщины. Адам начинает осторожно вдавливать поршень. Губы мальчишки беззвучно шевелятся: "Ну! Ну же!" - и еще брань, страшная, ломовая, хирургическая... Взгляд Кирилла на миг касается пустой ампулы. Отломанный кончик валяется рядом, хищно поблескивая. Адреналин. Это значит... прямой укол в сердце! Да что же Адам делает?! - Давай, папа! Рот в рот... Вдох, другой, третий. Хриплый стон. Дергается рука. Грудь судорожно вздымается. - Ф-фух, успели. Ну, папа, считай, повезло...