Где пальмы стоят на страже...

— Он умер дурной смертью…

Люди опускали головы, они знали, что нельзя спорить с Жубиаба, ведь он — чародей.

— Он умер дурной смертью. Глаз милосердия вытек у него. Остался только глаз жестокосердия.

Тогда молодой негр с мощным торсом подошел поближе к знахарю:

— Как вы сказали, отец Жубиаба?

— Никто не должен закрывать глаз милосердия. Это очень дурно — закрывать глаз милосердия… Это приносит несчастье.

Он заговорил на языке наго, а когда Жубиаба говорил на языке наго, негров охватывала дрожь:

— Ожу, анун фо ти ика, ли оку.

И вдруг негр бросился на землю, к ногам Жубиаба:

— Я тоже закрыл глаз милосердия, братцы… Один раз случилось, что я закрыл глаз милосердия…

Жубиаба, прищурившись, взглянул на негра. Другие, мужчины и женщины, подались в сторону.

— Это было там, в глубине сертан. Засуха была, все кругом высохло. Скот мер, люди мерли, всё мерло. Народ бежал, — маленькая кучка людей, да и те полегли на дорогах. Потом только двое нас и осталось — я и Жозе Жанжао. А потом я уж не мог идти — ноги подкосились. Он взвалил меня на спину и понес… У него глаз милосердия был широко открыт, а в горле-то у нас совсем пересохло, братцы. Солнце больно уж сильно припекало… И где было воды достать в этой степи бескрайней? Кто знает… Как-то раз в одной усадьбе удалось нам добыть фляжку воды, и мы продолжали свой путь. Фляжку нес Жозе, воды было мало, приходилось беречь. Мы прямо помирали от жажды. Вот тогда-то мы и наткнулись на одного человека, белого, он и взаправду помирал. Жозе хотел его водой напоить, да я не дал. Честное слово, там только на донышке и было, на нас-то двоих не хватило бы… А он еще этому белому хотел дать… У него был широко открыт глаз милосердия… А мой-то глаз жажда высушила. Остался один глаз жесткосердия… Он хотел воды человеку дать, а я в драку с ним полез. И я убил его — случайно, я сам себя тогда не помнил. А ведь он весь день меня на спине нес…

И негр стал печально вглядываться в темноту ночи. В небе блистали бесчисленные звезды. Жубиаба сидел молча, закрыв глаза.

— Он у меня из головы не выходит. Хочу забыть, а не могу… Он всё тут, у меня перед глазами стоит, как будто смотрит на меня…

Негр махнул рукой перед глазами, словно отгоняя что-то. Но отогнать не удалось, и он продолжал пристально вглядываться в черную даль.

— Он меня весь день на спине нес…

Жубиаба повторил размеренно:

— Дурно закрывать глаз милосердия. Это приносит несчастье…

Тогда негр встал и ушел в темноту, вниз по холму, унося с собой свою историю.

…Антонио Балдуино слушал и учился. Это и была его школа. Суровая школа. Единственная школа, доступная ему и другим детям, жившим на холме. Так они росли, так избирали свой путь в жизни, свою профессию. Странные профессии выбирали себе эти дети холма: бродяжничество, разбой, грабеж. Для того чтобы заниматься этим, не нужны были уроки… Существовал еще и другой путь: рабство на фабриках и в мастерских, тяжелая батрацкая доля.

Антонио Балдуино слушал и учился.

Как-то раз в их край приехал незнакомый человек и остановился на ночлег у доны Дарии, толстой мулатки, которая, говорят, целый капитал нажила, сдавая комнату пациентам Жубиаба. Человек этот приехал посоветоваться со знахарем: у него уже давно очень болела нога. Врачи никак не могли его вылечить и ограничивались тем, что произносили трудные названия и прописывали дорогие лекарства. А ему тем временем становилось всё хуже, нога так болела, что пришлось бросить работу.

Тогда он решил поехать к чародею Жубиаба, который лечил всех от всех болезней в своем домике на холме Калек.

Незнакомец приехал из Ильеуса, богатого города какао. Антонио Балдуино пришел в такой восторг от новоприбывшего, что даже почти забыл своего Зе Камарао.

Случилось, что приезжий, почти совсем излечившись после двух сеансов в доме Жубиаба, зашел как-то в воскресенье поболтать с соседями у дома старой Луизы. Все обращались с ним крайне почтительно. Ходили слухи, что он — человек денежный, что он разбогател где-то на юге. Говорили, что он дал Жубиаба кучу денег. А костюм на нем был добротный, из дорогой материи.

Как-то раз пришло письмо на имя одной женщины, и принесли читать ему. Но приезжий сказал:

— Я не знаю грамоте, хозяйка…

Письмо было от брата женщины, буквально умиравшего с голоду в штате Амазонас. Приезжий дал сто мильрейс.

И вот однажды вечером он пришел поговорить с людьми у дверей Луизы. Когда он приблизился, воцарилось почтительное молчание.

— Садитесь, будьте как дома, сеньор Жеремиас, — Луиза предложила гостю соломенный стул с прорванной спинкой, единственный в доме.

— Благодарствую, хозяйка.

Так как все молчали, приезжий спросил:

— Про что вы тут разговаривали?

— По правде если, — отвечал Луис, сапожник, — то мы говорили про то, какой богатый ваш край. Что там можно много денег заработать…

Человек из Ильеуса опустил голову, и только тогда все увидели, что у него полно седых волос, а лицо изрыто морщинами.

— Это не совсем так… Работы там много, а заработки небольшие…

— По вы ведь сами, сеньор, человек состоятельный…