Где папа?

– Мама не разрешает. Мама будет сердиться. Пол грязный.

– Ну на пледе. Давай?

– А плед чистый?

– Ага.

Она тут же светлеет. Везёт же, умеет так быстро переключаться. Вот она уже смеётся над тем, как Шон платит за пиццу живой лягушкой и как продавец целует на радостях эту лягушку, а та с ужасом на него косится.

А я всё думаю, надо было уточнить, что хотя, плед чистый, пол-то всё равно грязный? Получается, мы всё равно вроде как обманываем их маму? Она же сердится на то, что что-то катают по грязному полу…

«Ну и пусть сердится, – думаю я в конце концов. – Как могу сидеть с Кьяркой, так и сижу».

Плед

Это ощущение, что я делаю что-то втихаря от Татьяны, то, что, возможно, не понравилось бы ей, если бы она узнала, – странное.

Это вроде и неловкость.

Но и радость, что ли. Не потому, что это не нравится Татьяне, а потому, что это нравится Кьяре.

Поэтому я с почти чистой совестью врубаю Roxette на полную громкость, расстилаю на полу плед и катаю Кьяру.

If you had one wish
what would it be?
If you had one wish
would it be about me?

[3]

Мне кажется, Татьяне бы и громкость не понравилась, и текст. Но меня это только подгоняет, как будто ветер дует в спину, а я на санках несусь с горы, подпрыгивая на кочках. Как тогда – с Андрюшей.

Так меня пробрала и музыка, и все эти нарушения, и то, что Кьяра ржала как мешочек со смехом, пока я катала её на пледе по полу, что я сама начала приплясывать.

И поглядывала в тёмное окно. Руку вверх, потом рисуешь в воздухе круг. Я даже подумала, что, перенеси меня вот прямо сейчас на школькую дискотеку, я бы неплохо смотрелась в круге танцующих. Не то чтобы кто-то упал бы в обморок, но меня хоть не отличали бы от остальных, что тоже неплохо. Может, я и не казалась бы себе такой страшной?

– Лиза! У тебя красивое платье! – закричала Кьяра, переворачиваясь со спины на четвереньки и хватаясь за плед.

– Да? – спросила я, оглядывая старую застиранную серую футболку с дыркой на груди и со со следами яблочного пюре, которым она меня закидала. – Спасибо, милый, ты у меня тоже красавица!

Она правда была жутко хорошенькой, с блестящими глазами и прилипшими ко лбу волнистыми волосами, в розовых лосинах и белой футболке с Микки Маусом. А что касается меня… Она смотрела на меня с таким обожанием, что мне захотелось ей поверить.

В целом-то я похожа на обычную девчонку, которая танцует под музыку со своей младшей…

Стоп.

Не со своей.

Я вдруг выронила кусок пледа.

– Ещё! – закричала Кьяра. – Хочу ещё!

Но я не могла заставить себя поднять плед. У меня возникла одна мысль. Я всегда об этом знала, но по-настоящему это до меня только что дошло.

Кьяра ведь мне не сестра… И не мой ребёнок. Она вообще мне никто. Через пять – десять лет она вырастет и забудет про меня. Кто помнит о тех, кто возился с тобой, когда тебе было три года? Да даже в пять… Если это не родственник.

Я вдруг ощутила боль. Жуткую боль в груди. Как будто там пробили дырку. И в ней дует ветер. Ветер-волк, который съест барашка. У-у-у!

Вопрос, который нельзя задавать

– Ещё!

– Кьяра…

Вопрос запрыгал у меня на языке. Так и хочет спрыгнуть вниз, на девочку. Девочку с огромными серьёзными глазами.

Но я ему не даю. Нельзя, нельзя! Лизка! Дура! Ты не имеешь права задавать ребенку такие вопросы. Она же маленькая. Нельзя ни в коем случае. Такой вопрос нарушит какой-то баланс, и вообще…

– Кьяра! Ты кого больше любишь, маму или меня?

И я зажала рот рукой. Но только когда произнесла эти слова.

– Музыка кончилась, – сказала Кьяра хмуро. – А, нет! Опять началась!

И заиграло «Спать в твоей машине». Я подошла и выключила.

– Лиз-а-а-а-а-а!

– Маме не понравится. Эта песня не для деток. Давай и плед уберем.

– Лиза…

Она дёрнула меня за руки и заставила сесть на пол. Села я, конечно, на зелёного поющего ежа, у которого и так вывалился один глаз и оторвались передние лапы, но он был ёж-оптимист и радостно запел прямо под моей попой: «Включи-включи скорей меня, мы будем танцевать!»

Я схватила его, выключила звук, но он продолжал радостно вращать оставшимся глазом.

– Почему ты грустная? – спросила Кьярка, взяв моё лицо в свои ладошки.

Я выронила ежа, и у него отвалилась задняя лапа. Но он всё же мне подмигнул.

Я пожала плечами.

«У-у-у», – гудела в дырке невозможная любовь к этой маленькой девочке, которая скоро забудет меня. У неёмама-балда и брат-растяпа, но она всегда будет любить их больше всех на свете просто потому, что они ей мама и брат. А я, что бы ни делала, какие бы домики под столом и пластилиновые овощи для кукол ни придумывала, я ей – никто.

– Я тебя люблю, – сказала Кьяра и погладила меня по щеке.

Её слова на секунду прикрыли гудящую дырку. Но только на секунду. В следующий миг их выдуло оттуда свистящим ветром.

Всё, привет.

Волк съел барашка.

Звонок

Потом пришла Татьяна.

– Мамочка! Мамочка!

– Как я люблю, когда ты меня так называешь, детка!