Где поселится кузнец

Утром, войдя в залу суда, мы увидели Скотта на скамье обвиняемых. Я устыдился своих мыслей: быть может, вчера, избегая встречи, он щадил меня, избавлял от нужды благодарить? И полковые заботы на нем: меня вернули в лагерь опальным командиром опального полка, не служить, а дожидаться приговора, я оставался всю ночь с Наполеоном, Скотт — с полком, близким к возмущению. Случись у нас бунт, вина упадет на меня и на Скотта, а между тем Бюэлл толкал волонтеров к взрыву. Они гордились, что в летнюю кампанию 1862 года проникли на Юг дальше всех полков Севера, отрезая дороги, по которым мятежные армии Миссури, Арканзаса, Луизианы и Миссисипи сообщались с востоком, с Ричмондом и портами Атлантика. Волонтеры уверовали в свою звезду, иллинойсцы шли во главе бригады и во главе всей дивизии Митчела. Я не забыл, как горели глаза моих солдат, когда штабной полковник, тот, что сидит теперь за судейским столом, объявлял им приказ Митчела, бросал похвалы построенным ротам: «Вы наносили врагу удар за ударом с беспримерной быстротой. Пал Стивенсон, в шестидесяти милях от Хантсвилла. Затем вы таким же образом захватили и теперь держите в своих руках Дикейтер и Таскамбию. За три дня операций вы расширили ваш фронт больше чем на 120 миль и нынче утром гром ваших пушек под Таскамбией могли услышать ваши боевые товарищи, что прославили себя победой под Коринфом!» И вдруг все рухнуло, как мост через Бивер-крик. Умолк гром пушек, быстрота сменилась неподвижностью; волонтер остановлен ударом в грудь, оскорблен плевком, объявлен вором и насильником. Никто не обвинен в отдельности, никто не назван, не уличен, а значит, подозревается каждый; отныне мы — парии, изгои и отщепенцы. Бюэлл приказал отвести наши роты в тыл, Митчел медлил, задерживал полк под Афинами, где сотни ненавидящих глаз на каждом шагу творили приговор и казнь. Роты негодовали в лагере за Элк-ривер, появление солдат на улицах Афин было подобно фронтовой рекогносцировке, когда лишь крайние обстоятельства удерживают стороны от выстрелов и крови. Плантаторы и торгаши не смели задевать моих солдат, но презрительный взгляд, кривые улыбки, смешки, кобылье фырканье вслед рваному армейскому мундиру бывали не слаще пощечины. В конце мая Митчел бросил полк на Файеттвилл, на Суиденс Ков, Чаттанугу, Джаспер, Кроу-крик, Белфонтен, Ларкинсвилл, Бриджпорт; и, бог мой как же дрались мои ребята, оскорбленные, оплеванные, изнемогшие среди афинских роз, гелиотропов и настурций! Месяц назад Митчел писал в приказе о беспримерной быстроте, теперь он мог бы написать о ястребином полете, но нет, его писаря сменили перья: пока волонтер брал станции и поезда, депо и провиантские склады, пока он побеждал мятежные роты и банды кавалеристов, писари Митчела отдали свои перья лазутчикам мятежа в Афинах. Мы умножали счет побед; за нашей спиной вырастал фальшивый счет грабежей и насилий. И вот мы, полком, перед судилищем, мы грязны телом и помыслами, отвержены великодушным полководцем Дон Карлосом Бюэллом, чьи приказы надежно охраняют магазины и склады врага и права рабовладения…

Можно было подумать, что бессонную ночь провел не я, а судья Гарфилд; он был раздражен уже в начале душного алабамского дня, его сердила неспокойная, что-то замышлявшая толпа на площади, всадники в надвинутых на лоб шляпах, то и дело маячившие у магазинов, угрюмый Джозеф Скотт, бросивший вызов суду.

— Итак, Скотт, вы не находите за полком вины?

Подполковник стоял перед судьями навытяжку: дело шло о карьере и единственно известном ему способе прокормить семью.

— Пусть высокий суд решит, правы мы или виноваты.

— Ваши люди обвиняются в грабежах и насилии, Джозеф Скотт.

— Преступника должно назвать по имени. Я не слыхал вчера ни одного имени.

И снова за дело принялся штабной полковник Митчела.

— Вы позволяли ротам фуражировку; когда это началось?

— Десятого марта полк во главе восьмой бригады выступил из Файетвилла, взяв с собой двухдневный паек. — Скотт повел речь о том времени, когда он стал командиром полка. — Мы выступили на Хантсвилл по проселочным тропам, шли через крутые каменистые холмы, выбирались из трясин. Ваша честь! — воскликнул Скотт, ободренный воспоминаниями. — Чтобы протащить фургон через болото или поднять на гору, нам приходилось впрягать мулов из двух или трех запряжек, а пушки вытаскивать на руках. Мы шли к Хантсвиллу шестнадцать дней, и на шестнадцать дней — двухдневный паек! Мы покупали продовольствие или брали его у врагов, чтобы утром солдат имел силы подняться с земли…

— А в Хантсвилле? Что вы взяли в Хантсвилле двадцать седьмого апреля?