Где простирается тьма

Мы оба молчим. Слышны только звуки ночных созданий, поющих и шуршащих, и наши глубокие, рваные вздохи. Я сглатываю снова и снова, пытаясь отвлечься от мысли о поцелуе Димитрия. Сердце колотится почти до боли. И будто кто-то наверху подумал, что было бы забавно сыграть со мной шутку, накатывает спазм в животе.

Боже, ты не шутишь? Ты решил вывалить это на меня сейчас?

Я стону и ерзаю, пытаясь найти удобную позу. Еще хуже, что у меня ничего с собой нет. Черт возьми, тетя Фло, ты всегда выбираешь худшие моменты, чтобы показать себя во всей красе.

― Ты в порядке? ― спрашивает Димитрий.

― У меня просто… судорога.

― Надо размяться?

― Не... такого рода судорога.

― А, ― говорит он, отодвигаясь. Очевидно, ему стало неудобно.

― Я выйду еще раз, на минутку.

Он опускает руки, обнимающие меня, и я выползаю из тепла и встаю. Вытягиваю руки перед собой и отыскиваю ближайшее дерево. У меня есть тампон, припрятанный в кармане, чтобы продержаться до утра, и думаю, что сейчас самое подходящее время его использовать. Я быстро меняю тампон, и несколько раз спотыкаясь и ругаюсь, пока выкапываю достаточную ямку, чтобы закопать использованный. Это, реально, самое худшее, что могло случиться. Мои щеки горят от стыда.

― Что делаешь? ― окликает Димитрий. ― Убиваешь зверюшек?

― Очень смешно, ― бормочу я, отряхивая руки. Даже знать не хочу, насколько грязной буду к утру.

Возвращаюсь к Димитрию и вползаю обратно в его объятия. Он легко принимает меня, не колеблясь, когда я снова кладу голову ему на грудь. Я стараюсь устроиться поудобнее, но вряд ли это получится из-за боли, охватывающей низ живота и отдающей вниз по ногам. У меня бывают сильные боли, вечно с ними мучилась. Я постанываю и отодвигаюсь.

― Так плохо, да? ― спрашивает Димитрий.

― Да. Ничего, в конце концов, это пройдет.

Он поворачивает меня на бок и скользит рукой вниз, берясь за подол платья.

― Эй, ты что делаешь? ― вскрикиваю я, отстраняясь от него.

― Тепло поможет, ― шепчет он, засунув руку под платье и находя мягкое местечко между моими бедрами. Слава Богу, достаточно высоко от моих женских прелестей. Но ему удается найти именно то место, где болит. Он прижимает руку чуть сильнее, и тепло ладони, кажется, помогает.

― Чем дольше будет здесь моя рука, тем лучше.

― Спасибо, ― шепчу я.

― Теперь попробуй уснуть.

Я чувствую, как опускаются веки, и знаю, что сон то самое, на чем действительно должна сконцентрироваться. Я устала, и он тоже. Я закрываю глаза, глубоко дышу, вдыхая его теплый, мужественный запах. Я осознаю, что мое тело быстро обмякает, и когда тепло его руки, наконец, проникает внутрь и облегчает боль, засыпаю.

― Спокойной ночи, Блэр, ― чудится мне шепот Димитрия, прежде чем мир погружается во тьму.

~ * ГЛАВА 15 * ~

Джесс

После того как мы, наконец, засыпаем, утро наступает очень быстро. Я просыпаюсь, потому что от света жжет веки, ощущение, что лежу прямо на солнцепеке. Я стону и потягиваюсь. Димитрий обнимает меня, его крепкое тело прижимается ко мне. Лежать с ним даже жарко, но как только я выпутываюсь из его рук, тепло ускользает, и я чувствую прохладный ветерок снаружи.

Встаю на колени, глядя на Димитрия.

Он лежит наполовину на боку. Его темные волосы взъерошены, и из густых прядей торчат сучки. У него вымазана кожа, и выглядит он, будто провел два раунда с грязной лужей. Но при этом настолько совершенным, что тяжело дышать. Мне удается взять себя в руки достаточно, чтобы выровнять дыхание. Я сосредотачиваюсь на свежем утреннем бризе.

Ухожу к ручью и опускаюсь на колени, кожу жжет, когда мелкие камушки впиваются в колени. Пытаюсь устроиться поудобнее и стону, но складываю ладони ковшиком и опускаю в воду. Умыв лицо, переключаюсь на руки и пытаюсь отмыть грязь, прилипшую за ночь.

― Ты сошла с ума.

Обернувшись, вижу Димитрия, рассматривающего меня. Он стоит без рубашки, запустив руку в волосы и дергая густые пряди, пытаясь привести их в порядок.

― Это хороший способ проснуться, ― говорю я, снова брызгая в лицо.

― Так холодно же зверски.

― О, да.

Он опускается на колени рядом со мной и макает в воду рубашку. Отжав ее, прижимает к лицу, вздрагивает и издает испуганный звук, а затем поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами.

― Повторю еще раз: ты сумасшедшая.

Я пожимаю плечами и встаю.

― Сумасшедшая и голодная. Готов идти?

Он кивает и перекидывает рубашку через плечо. Я смотрю на его лодыжку: она уже не такая распухшая, кажется, он может наступать на нее, это хорошо.

― Как нога?

Он смотрит на нее и снова пожимает плечами.

― Кровотечение остановилось, и лодыжка намного лучше.

― Хорошо. Костыль нужен? ― спрашиваю я, кивая туда, где он его оставил.

― Да, не повредит.

Он подбирает сук, и мы возвращаемся в лагерь.

***

― Ты пипец как напугал нас! ― бормочет Люк, толкая Димитрия в плечо.

― Ну, извини. Мы не хотели рисковать, разгуливая ночью. К тому же лодыжка болела как незнамо что.