Где рождаются циклоны

— В качестве иллюстрации послушайте небольшую историю про некоего Ж…, из Дижона. Ж… унтер-офицер флота. Попадает в Индо-Китай. Курит опиум. Приобретает привычку к педерастии. Уезжает в отпуск, во Францию. Отправляется в Дижон повидать свою невесту; влюбляется в ее семнадцатилетнего брата. Скандал. Родители порывают с Ж… Доведенный до отчаяния, он, в один прекрасный день, звонит у их двери и спрашивает молодого человека. Прислуга не пускает его. На шум на верху лестницы появляется молодой человек.

— Ты больше не хочешь меня знать? — говорит Ж…

— Не хочу, — отвечает тот.

— Значит я никогда, никогда больше не увижу тебя. И Ж… выхватывает револьвер и убивает юношу.

Двадцать лет каторги.

Он является в Каенну, снабженный многочисленными рекомендациями.

Очень скоро приобретает всеобщее уважение. Получает место приказчика в каком-то предприятии, директор которого не находит ничего лучшего, как поручить ему воспитание своих детей, так как Ж… был из хорошей семьи и получил образование.

— Вы спрашиваете о случайных преступниках? О совершивших преступление в припадке страсти? А! мой милый друг, они погибают, как и остальные. Все равно, что человек, брошенный в море. Ничего не поделаешь! Редко кому удается оправдаться. К тому же оправдывают только тех, у кого родные в состоянии, уплатить издержки процесса. Вот вам пример. Был там в госпитале служитель, славный малый, уверяю вас. Он рассказал мне, как с ним это случилось. Как он сделался убийцей. Каково! А?

— Это был бретонец. Служил он на парусном судне. После длинного перехода он возвращается в Сен-Назер. И тут же решает посетить одну женщину, которую знал раньше и у которой остались какие-то его старые вещи. Он идет к ней. Женщина была в кровати и чистила картофель. В кресле, у окна, сидел мужчина, с унтер-офицерскими нашивками. Мужчина этот даже не пошевельнулся.

Женщина стала надсмехаться над моряком.

— Ладно, — сказал он, — отдай мне мои вещи. Женщина встает, берет вещи и бросает их матросу.

Выпадает ее фотографическая карточка.

— Отдай мне ее, — говорит матрос, — это моя карточка.

Женщина делает вид, что хочет ее разорвать. Матрос кидается к ней, чтобы вырвать у нее карточку.

Унтер-офицер приходит на помощь к женщине и хватает моряка за плечи. Этот последний схватывает лежавший на ночном столике нож для чистки картофеля и, не глядя, наносит удар за своей спиной. Лезвие ножа вонзается унтер-офицеру в пах. Он падает и умирает. Матрос уходит и отдается в руки властей. Десять лет каторги.

Я устроил его служителем в госпитале. Это был очень тихий парень, хорошо знавший садоводство.

Хотя ночь на исходе, но духота не уменьшилась. Несмотря на тяжелый, насыщенный электричеством воздух, который давит, как свинец, падре с погаснувшей трубкой в руке, с приподнятой сутаной, из-под которой видны его волосатые ноги, громко храпит.

Разговоры на деке

— Да, monsieur, из всех негров я признаю только сенегальцев. Представьте себе, что на Мартинике нашли двух убитых священников. Сердце у них оказалось вынутым, чтобы сделать из него порошок.

— Смотрите, чтобы с вашей головы не упал волос на землю; иначе ваш враг может поднять его и приготовить вам «куинбуа». Если вы сделаете замечание вашей кухарке, она положит такой «куинбуа» в ваш завтрак.

— Нет, я не люблю Лоти. Таити представилось мне совсем в другом свете. Таитянки но вечерам катаются на велосипеде, сидя, как амазонки, в своих развевающихся платьях, с большими раскрашенными бумажными шарами, заменяющими им фонари.

— Для таитянки, — сказал полковник, — все мужчины одинаковы. Она даже предпочтет денщика полковнику, если только полковник стар, а денщик молод. — Я не люблю картин Гогэна, — заметил колониальный чиновник. Гогэн был не важная личность, он перенял все обычаи канаков. Когда был аукцион его произведений, много вещей украли, между прочим скульптуру, изображающую епископа.

* * *

Вот они все сидят тут за столом, белые, с синеватым отливом, целлулоидные воротнички оттеняют их темные лица, сшитое по последней моде, слишком узкое европейское платье и ботинки стесняют их; но еще более стесняет их то обязательное начальное образование, которое столь любящее просвещение правительство с честью и славой распространяет в глуши далеких джунглей.

Говорят они очень красноречиво, но головы их переполнены готовыми формулами, они изрекают трафаретные истины, общие места и произносят избитые фразы, как люди, объевшиеся плохой пищей. Разговоры составляют для них неиссякаемый источник удовольствия.

Их жесты неестественны и напыщенны; их слова громкие и пустые. Глядя на них, невольно вспоминаешь крики попугаев, среди густой листвы, в вершинах манговых деревьев на берегу большой, молчаливой реки.

У них все великолепные имена: Цезарь, Помпей, Александр, Сократ, но бывают и шуточные, например, Купидон. Но Цицерон занимает должность дорожного смотрителя, а Тит — переписчика.