Где сходятся ветки

Попытки выведать что-то еще ни к чему не привели. Ляжкин и Рыбаков отвечали на мои вопросы без особого энтузиазма. Судя по всему, им нечего было больше рассказать. Эти двое отзывались об отце с холодным уважением. Возникало ощущение, что они даже побаивались его.

Все изменилось, когда разговор перекинулся на женщин. «Помнишь, мы в Кейптауне сняли какую гориллу? – спросил оживившийся Павел Серафимович, жестикулируя аффективно-иллюстративно. – Ты ж с нами был тогда?» «Вряд ли», – с печальным вздохом покачал головой Рыбаков. «Да был, был…» – засмеялся Павел Серафимович высоким заразительным фальцетом. «Если ты, дорогой Павел, называешь этим словом крупную афроамериканскую проститутку, – нехотя признал Рыбаков, – то, возможно, и был».

Потом они рассказали про встречу «Бурого» с яхтой, где команда состояла из женщин, про один на всех эротический журнал и про то, как матрос потратил все деньги на секс по телефону.

На следующий день я не мог вспомнить, что конкретно вызывало во мне в тот день такое наслаждение. Каждая история при трезвом рассмотрении не вызывала доверия. Но когда Павел Серафимович щекотал своими глазами-щупальцами, я не мог удержаться от сокращения диафрагмы и блокировки левого полушария. Возможно, узнав об отце, я обрел основу и многое в собственном бытии стало казаться оправданным. Я словно унаследовал от отца эту веселую мужскую компанию, где был признан за своего и окружен заботой. Всегда серьезный Рыбаков смешил необычной манерой выражаться. Я пришел к выводу, что он был не строгим консерватором с твердыми моральными устоями, не лицемерным пьяницей с профессиональной деформацией, а скрытым экзальтированным типом, отличающимся словоохотливостью и влюбчивостью.

Думаю, в результате эйфории на «Фантоме» у меня произошло ослабление внутренней цензуры и то, что в обычном состоянии вызвало бы отторжение, с каждым новым глотком виски нравилось все больше. Корабль покачивался. Теплый свет каюты обволакивал нас троих, соединяя в единое целое. Я понял, что никогда раньше не встречал никого, сравнимого с Ляжкиным и Рыбаковым по параметру психологического здоровья. Они воплощали в себе состояние благополучия, возможность реализовать свой творческий потенциал, стрессоустойчивость и адаптивность, адекватность и способность гармонично интегрироваться в общество.

Друзья вспоминали дальние плавания и общих знакомых, в частности, пьяницу-электрика, которого звали Спиртом. Когда Ляжкин сказал, что жена Спирта, оставаясь на берегу, «снюхалась» со старшим помощником, я уточнил, как это могло случиться, если оба мужчины плавали на одном корабле. «Так и случилось, когда домой возвращались». – «И Спирт ничего не замечал?» – «Он с судна не вылезал, спирт глушил». – «Почему в таком случае жена не забирала его?» – «А зачем он ей?» – «Ну, ему же было плохо». – «Нормально ему», – нетерпеливо замахал на меня руками Ляжкин, не собиравшийся задерживаться на этической стороне вопроса. Мне показалось, что это хороший повод перевести разговор на тему, в которой я считал себя подкованным.

«Просто общее поле мужчины и женщины формируется обеими сторонами, – поражаясь предельной ясности приходивших на ум формулировок, произнес я. – Тут надо пробовать разобраться совместно. А если ты уходишь в сторону, проблема никуда не девается». К этому моменту оба моих собеседника с одинаковым выражением лиц глядели на меня. «У нас всех бывают сложности с женами, – продолжал я, видя интерес. – У меня тоже иногда возникают непростые ситуации, но я знаю, что выйти из них можно только с помощью взаимного доверия. Если есть общее стремление стать осознанной равноправной парой, тогда все преодолимо… Когда один член семьи страдает, другой должен ему помочь». «С этим не могу не согласиться», – сказал Рыбаков, разглаживая скатерть. «Откуда он такой умный взялся? – спросил у него Ляжкин, а затем, наклонив лоб, обратился ко мне: – Ты думаешь, я баб не знаю? Они, если захотят, тебя выебут и высушат». – «Женщины бывают непредсказуемыми, но у них всегда есть мотивация». Старший механик вскочил и заходил по каюте. «Чего он меня лечит, ты скажи?» – «Серафимыч, во-первых, не пыли, – сказал Рыбаков, а затем обратился ко мне: – Во-вторых, чужая душа потемки». – «Да, но есть общепринятые правила, – продолжал я, ощущая не только приятное тепло, связывавшее нас, но и ответственность за мысль, которая могла быть полезной каждому из присутствующих и которую необходимо было довести до конца. – Идеальная модель достижима, но для этого обеим сторонам надо добиться необходимого личностного уровня…» – «Она на хер этому алкашу не нужна была!» – крикнул Павел Серафимович и запустил огурцом по плазме.

«Ладно, нам пора, – встал Рыбаков, застегивая китель и надевая свой актерский плащ. – Честь имею». Мы осторожно спустились по трапу, поддерживая друг друга. В порту стало совсем тихо, только сильнее пахло водой.