Где сходятся ветки

Я заказал ему морковного сока и мороженого, себе взял поллитра коньяка, после работы можно. Иногда представляю, что в какой-то момент мы сможем выпить и поговорить по душам. С облегчением выложу я из переполненных закромов все, чем богат, он же раскроет передо мной благоуханные тайны своего девственного внутреннего мира.

Когда официант принес заказ, я объявил Уриилу, что все это время скрывал от него связь с женщиной, которую звали Мария. «Почему?» – спросил он, аристократично попивая сок из трубочки. С точки зрения манер копия превзошла оригинал: вытянутая шея, осанка, как у графини, пальчик на излете, печальный профиль, в общем, нечто запредельное. «Ты бы глаза мне выцарапал». – «Сколько времени?» – «Сейчас?» – «Нет, сколько времени у вас была связь?» – «Какая разница?!» – «Ну, я же задал человеческий вопрос, симаймасита, – по-блядски закатил глаза он, – неужели так сложно ответить?» – «Долго». – «Двадцать лет?» Я залпом выпил первую рюмку, свирепо навалился локтями на стол, не по-доброму, ух, не по-доброму глядя на следователя.

Он сделал вид, что вернул самоконтроль. Нежно обводил шарики, собирая верхний подтаявший слой, и медленно облизывал ложечку – где только набрался этой похабени? Узнав, что Ури смотрит японское гей-порно, я отобрал у него смартфон, но было уже поздно.

А что, если я вижу собственные жесты? При моей преимущественной гетеросексуальности многие обращали внимание на фемининность, откуда ни возьмись проскальзывающую во мне. «Мы встречались… наскоками…» – выговорил я, когда в животе потеплело. «И все это время ты скрывал ее?». «Такова правда жизни. Ури, я тебя ценю. Не хотел портить с тобой отношения». – «Трус». – «Что ты сказал?»

Репринт взял салфетку, промокнул глаза, бросил ее на стол и откинулся на спинку. Мы договаривались никогда не устраивать сцены на людях, от этого зависела наша безопасность. Я жестко наказывал за истерики, но вот, наступает возраст, когда справляться все сложней.

«И как она?» – шмыгнул носом Уриил. «Чего ты от меня хочешь?» – «Ей это нравится?» – Я улыбнулся, потому что, как мне показалось, понял причины поведения репринта. С возрастом все больше замечаешь конструкции детерминизма. За свободной волей тут и там проглядывают железные тиски, колесики и винтики обстоятельств. Он боится, что его бросят, оставят на улице. Бедняжка никогда не жил один.

«Не знаю. Я не удерживал эту женщину. В любом случае тебе нечего опасаться, ты останешься со мной». – «Я больше не верю тебе…». Лицо Уриила откровенно дрожало, он пошел некрасивыми пятнами, смотрел в сторону и вверх, часто моргал, даже не смахивая слезы. Когда тучка прольется весенним дождиком, мир предстанет снова сияющим. Жаль только, что за барной стойкой мелькала чернявая голова подглядывающего за нами официанта. Не хотелось бы ни с того ни с сего пострадать за права ЛГБТ в придорожном мотеле.

«Ури, – сказал я, используя манипулятивно-примирительные интонации. – Ничто не изменится. Мы просто поговорим. У меня нет никого, кроме тебя. Ты – это я, только лучше…» Репринт все еще молчал, прячась под ладонями, но я уже знал, что успокоил его. Когда он вернулся к соку, его мокрое лицо было сковано злющей гримасой. «Ладно». Громко всосав мякоть, Ури встал и умилительной вертлявой походкой пошкандыбал через зал к выходу. Ничего, отсидится в номере, подумает. Мое право встречаться с кем хочу, не хватало еще отчитываться перед собственными тканями! Все равно надо собраться с мыслями. Величественный момент настает, пора продумать защитную речь.

«Я родился в Архангельске, городе архангелов, как говорила моя мама то ли в шутку, то ли всерьез. Она была вечной девочкой с экзотическим именем Инга, восторженной хиппушкой, постоянно увлекавшейся разными учениями из липнувших к ней брошюр. Думаю, мама стала бы сектанткой, если бы могла ужиться в коллективе, а так она работала учительницей по рисованию в обычной школе.

Отец в моей памяти выглядит как гранитный памятник самому себе. Центробежные силы, живущие в нем, никому не ведомы, а центростремительные обеспечивают героическую притягательность облика. Судя по фотографиям, в молодости он был очень эффектным: шарф через плечо, голубые глаза и цыганская шевелюра.

Помню, как мы поехали встречать Тихона Гаркунова на Морской вокзал. По дороге купили букет цветов, похожих на лилии и орхидеи одновременно. Яркий день, сладкий вкус помады – перед выходом мама зачем-то накрасила мне губы, посмеялась и стерла. Ее легкое белое платье щекотало мои предплечья. Каблучки стучали по деревянному настилу. Меня тащили за руку, я не поспевал. Спустившись с трапа, отец сделал вид, что не знает нас, и только когда мы вышли из здания вокзала, принял букет. Всю ночь они спорили на кухне. Я подслушивал: мама рыдала и умоляла папу остаться. Он говорил, что у него есть работа, его механическое отделение. Мне было лет восемь.