Где сходятся ветки

Светило солнце, сильный ветер сдул всех лишних. Двина ерепенилась, зонты шашлычных выворачивались наизнанку, всеми своими ткаными боками стремясь в небо, по которому быстро плыли обрывки облаков. По бетонным плитам набережной катились, отбивая кудрявый ритм, пивные банки. Нас со Спиридоновым несло вперед вместе с ожившими предметами – два вороха тряпок, два пустотелых кулька. То прибивало к гранитному ограждению, то наворачивало на пластиковый стул и валило вместе с ним в низкие вихри из сора и листьев. Мы не сразу заметили, что за нами увязались две девушки. Одна была одета в клетчатую рубашку и шортики из старых джинсов (то есть выглядела, как Лив Тайлер из клипа Крейзи, который тогда крутили по телевизору), а вторая… вторую я не помню, она почти сразу испарилась.

«Ну, хватит», – скомандовала Настя, как только игра ей надоела (я никогда не останавливался так быстро, видя смысл как раз в том, чтобы перейти черту). Но у этой девушки был такой подтрунивавший надо всем вид, влажные губы и большие крепкие зубы, наводившие на мысль о здоровье и сексе, как основах мироздания, что мы со Спиртом мгновенно забыли про высокий стиль, выработанный мной, и стали гоняться друг за другом, плеваться и бросаться песком. В довершение ко всему украли лодку, отъехали от берега, и я столкнул Васю в воду.

Пока сох, дрожа, под нагревателем в кафе, он успел назначить Насте свидание. Весь вечер я просидел у двери, подслушивая, что там, на площадке. Когда раздались знакомые голоса и звякнул ключ, я написал девушке, которая мне понравилась, что живу напротив, и, если ей станет скучно, она может зайти. Через полчаса раздался звонок в дверь. Со смехом Настя рассказала, что Спирт водил ее в музей свистулек, а потом на турнике показывал, как подтягивается. Тогда я и лишился девственности, – слишком поздно, скажете вы, мне было двадцать два.

Настя отдавалась процессу с первобытной страстью, и я сразу почувствовал себя гигантом, в котором дремали силы как раз для этого момента. Я просил ее не кричать слишком сильно, чтобы не услышал Спирт. Тем не менее скрыть от него ничего не удалось. Встречая нас на лестнице, он здоровался без улыбки, как с посторонними.

Спустя год я продал квартирку матери и вложил часть денег в общую с Настей жилплощадь, остальное добавили ее родители. Все, происходившее тогда, было значительным и основательным. Я устраивался в Архангельске, куда планировал окончательно переехать после учебы. В Москву меня провожали всей семьей, заворачивали в поезд теплых пирожков. Из столицы, гордый своими достижениями, я возвращался назад, к истокам. Мне нравилось жить на два города.

В Архангельске мы купались в Белом море, играли в волейбол, ходили на лыжах, собирали бруснику, морошку и грузди. Год состоял из праздников – государственных, религиозных, а также больших религиозных, то есть дней рождений. Теща Вера Игоревна следила за тем, чтобы все были в поле зрения и ощущали себя комфортно, в соответствии с отведенными им ролями. Она придумывала развлечения, не настаивая на обязательном участии, но вовлекая всех неумолимо. Разговоры за столом иногда становились по-крестьянски грубыми, и тогда тесть с напускной строгостью напоминал о правилах приличия, а теща называла его фарисеем.

Одно время Настя часто ругалась с матерью, которая не разделяла ее стремлений открыть новый уникальный логопедический центр. Я, напротив, идею поддерживал. Мы собирались развернуться в небоскребе, который должны были построить во дворе нашей пятиэтажки. Но после того, как застройщик проворовался, подростковый протест Насти стал как-то сам собой сходить на нет. Она устроилась в обычную поликлинику и, кажется, обрела гармонию.

В двадцать девять настало время остепеняться, дальше, как мне было сказано, «так продолжаться не может». Я согласился, стараясь не думать о последствиях. Свадьбу сыграли в ресторане-замке «Монарх», с колоннами, коваными люстрами и тюлем, свисающим с потолка. Все было как всегда: теща рассказывала анекдоты, тесть делал ей замечания.

После окончания академии я поступил в аспирантуру и планировал развиваться дальше. Моя научная деятельность протекала в лаборатории Маргариты Ивановны Тереховой, профессора, с которой у меня сразу установились близкие отношения. Я заинтересовался ее исследованиями в области технологии печати органических тканей, с которыми она носилась, не находя ни в ком сочувствия. Всем тема казалась фантастической, а меня как раз это и заводило. С усердием принявшись за дело, я проявил способности, и Терехова меня чуть ли не усыновила.

Мы держали дело в секрете, пока она не позвонила и не предложила взять лаборантку. «Хорошая девочка, Миша, тебе же нужна помощница, посмотри на нее». Сказано это было слишком трагическим тоном, наталкивающим на мысль о том, что научная руководительница, понимая неотвратимость законов природы, отрывает меня от груди и приносит себя в жертву. Так я познакомился с Машей.