Где сходятся ветки

Я не обсуждал поездку с Тереховой – мы договорились, что мне не нужно ежемесячно оправдываться за расходование гранта, то есть отчет потребуется только по окончании значимой фазы работы. Поэтому я свободно распоряжался деньгами, на которые снял скромный номер в четырехзвездочной гостинице «Кортярд Мюних Гархинг» в двух шагах от Мюнхенской школы биоинжениринга. Едва покачиваясь в скоростном комфортном поезде, летящем над мягкими баварскими холмами, глядя то на аккуратные городишки с черепичными крышами, выглядывающие крепкими боровиками из-под зеленушки, то на господина в костюме, чье лицо, украшенное благородной резьбой морщин, было красиво освещено голубым светом ноутбука, я испытал настоящее блаженство. Жить в недрах такого покоя – неужели может быть что-то лучше для человека умственного труда?

Мои ощущения подтвердились, когда я приехал в городок Гархинг на берегу речки Изар с ее волнистыми, как и все тут, изгибами. Еще не заходя в гостиницу, я решил взглянуть на университет и был поражен: стеклянное невысокое здание с округлыми стенами идеально вписывалось в ландшафт, намекая на то, что гармония личной и научной жизни возможна, как и гармония человека и природы. В развитых странах работать уже давно принято без надрыва, не упираясь в бороду бога непокорной головой и не корпя червем в пыли разобранных картриджей. В здании было непозволительно светло, где-то раздавался чистый, как горный ручеек смех, и первое, что я увидел, был сам профессор Франц Пфайффер, скатившийся по одной из двух длинных тоннельных труб, спускавшихся с верхних этажей в самый центр просторного холла. Как ни в чем не бывало, он встал, отряхнулся и упорхнул в толпу студентов, облепивших стеклянную дверь в недра университета. Я прекрасно знал этого человека, он был одним из главных специалистов в области сверхточной рентгеновской томографии, мы с Маргаритой Ивановной переводили его труды, собственно, к нему я и приехал.

Все еще под впечатлением от встречи, я заселился в гостиницу, как бы продолжавшую тему научного ренессанса. Это было здание, выдержанное в очаровательном светло-бежевом хай-теке, с комнатой, отделанной деревом, письменным столом для работы и дубовой кроватью, над которой металлическая зеркальная панель с неизвестными научными формулами олицетворяла почтение к людям, отвечающим за прогресс.

На следующее утро, плотно позавтракав с фужером шампанского среди чинных платиновых голов, я отправился через дорогу, чтобы назначить встречу с профессором Пфайффером. С собой у меня были не только образцы собственных клеток, но и кое-какие чертежи.

Франц оказался чрезвычайно прост в общении, даже слишком для кумира, о встрече с которым я столько бредил. Мы пили кофе в университетской столовой, он куда-то бежал в своем нежно-салатовом заляпанном джемпере, согласившись уделить мне всего пятнадцать минут, и вот теперь, глотая американо и обсыпаясь крошками кукиса, быстро просматривал мои бумаги. «Зис из интрестинг, бат фор аз итс олреди комплитед стейдж, – произнес мой моложавый ровесник, улыбаясь беззаботной улыбкой счастливого состоявшегося человека. – Бат сэнк ю, энд иф ю вонт, ю куд джоин ауа тим, энд энтер ТУМ! Ду ю нид эни информэйшн он зэт?» – «Ноу», – сказал я, потому что прекрасно знал условия поступления, то есть многочисленные экзамены, которые надо сдать, чтобы быть абсорбированным их системой. «Гуд. – Пфайффер похлопал меня по плечу. – Май плэжа». Вот, собственно, и все. Я остался один среди толпы щебечущих индусских детей и тут увидел себя со стороны: мрачного русского в светлом плаще и шляпе, героя старого советского фильма про разведчиков. Быстро собрав чертежи, я отправился обратно в номер, где провел сутки и даже не вышел к завтраку.

«Для них это уже пройденный этап, – спорил я с Францем. – А то, что огромные успехи достигнуты фактически в домашних условиях, на старом оборудовании Ветеринарной академии, – разве это не имеет значения?!» Но больше всего я корил себя за то, что не осмелился рассказать о цели своего визита – необходимом мне аппарате Нано-КТ, без которого о копировании можно было забыть.