Где сходятся ветки

Утром на кокосовой койре бутовской квартиры сидел сосредоточенный красивый мужчина, похожий на космонавта перед запуском, мой ровесник в синем свитере, бесконечно далекий и чужой. Спросил, где была. Я сказала, встретила старого приятеля, которого когда-то любила. «А потом?» – «Мы поднялись в гостиницу и легли спать». Гриша вздохнул, рывком встал и вытащил из шкафа уже собранный чемодан. Вот у кого глаза были светлей лазури.

Перед тем как уйти, он спросил: «Ты точно решила?» Я пожала плечами – мол, ничего я не решала и почему я должна решать. В ответ Гриша прикрыл дверь. Больше мы не виделись. По почте пришло исковое заявление о расторжении брака, мне оставалось только поставить подпись в уголке.

Вначале Гаркунов с радостью соглашался встречаться в гостиницах, сдававшихся на час. Расчет оказался верен, игра без обязательств ему понравилась. Он вошел в образ зрелого, покрывшегося патиной мизантропа-философа и почувствовал вкус к разглагольствованиям. Рассказывал про дом, который свил из песен и слов, опыта и слез, обид и грез подальше от всех в дремучем лесу. А также о смерти, что ждет за поворотом.

Потом наступил следующий этап доверия, и Гаркунов заехал ко мне в Бутово. Мы провели ностальгический вечер в нашей старой доброй квартирке у железной дороги – как во сне с покойником. Узнав, что Гриша ушел, Михаил Тихонович по привычке стал считать меня своей собственностью. Без предупреждения звонил в дверь, проходил в мою комнату, рассаживался в креслах, открывал пивко.

Наконец я не выдержала. Рассказала, что пыталась покончить с собой и вот теперь все снова возвращается. Наверно, не смогу, дескать, одна. Миша резко посерьезнел. «Конечно, мы с тобой обречены на совместную жизнь до гроба». – «Не обязательно. Можешь мне ребеночка оставить и гуляй на все четыре стороны». Гость смиренно опустил глаза. «Кстати, – добивать так добивать, – мне тоже хотелось бы проведать волка-одиночку. Как он там в своей башне, воет на луну. А то ты у меня бываешь, а я у тебя нет». – «Так в следующий раз и поступим», – бодро откликнулся Гаркунов, начиная потихоньку сворачиваться. Как и следовало ожидать, трубку с тех пор он не брал.

Я прислушалась к себе. Может, где защемит? Нет, полет нормальный. Только раздраженный интерес висит, как утренний туман над полем боя. Тогда я взяла отпуск и начала поход по репринтам, про которых успела все узнать.

Идея была простая – спутать систему, пустить следы на хозяина, чтобы он посмотрелся в них, как в зеркало. Мне давно покоя не давала сценка, которую я себе часто представляла. Открывается калитка (почему-то казалось, что Гаркунов живет на даче с газоном и цветником). На дорожке один за другим появляются трое богатырей, одинаковых Михаилов Тихоновичей. Вот они обступают своего архистратига, лежащего с книжкой в гамаке, и молча смотрят. Дальше возможны варианты. Либо Гаркунов заходится в рыданиях. Либо пытается убежать. Либо набрасывается на копии с кулаками. Главное, смысл понятен. Для «ученого» наступил момент истины, встречи с собой, раскаяния и очищения. Исход всегда выглядел кровожадно, ничего не поделаешь: копии раздирали оригинал в клочья. Это соответствовало и моей художественной интуиции, и чувству справедливости, и теории Фрейда.

Первым делом я написала Варахиилу, отдыхавшему в Тайланде с актрисой, к которой ушел от меня Гаркунов, уже будучи Тихомировым. Фактически репринту было четырнадцать, хотя клоны развиваются с акселерацией. В любом случае я нарисовала себе мужа актрисы и решила, что писать надо максимально патетично. Давить на эмоции, задеть самую главную струну – ревность. Посеять зерно сомнения в том, что Стелла – заданная раз и навсегда величина. Судя по матерному ответу, это было ошибкой. Но ничего, я послала еще одно письмо, с подробным описанием биографии клона. Уверена, что он не смог его не прочесть.

Задача выходила сложнее, чем казалось. Клоны считали, что обязаны своим женам жизнью. В этом и заключался расчет их создателя. Я поняла, что действовать надо аккуратней, притворяться лучше и больше не писать писем.

В Петербурге проживал со своей женщиной-психологом двенадцатилетний Рафаил. Им Тихомиров особенно гордился. «Раф – умничка, читает, развивается, еще печатный станок изобретет, – нахваливал Гавриил свое творение. – Все-таки с кем поведешься, от того и наберешься». Это он намекал, что сделал правильный выбор с Ириной, а не со мной.