Где-то рядом. Часть 2

— Знаете, а ведь я только недавно думала о вас, — сказала она. — Вернее, о той нашей встрече, когда я написала отказ вторгаться в дедушкину память. Ведь тогда всё и началось. Оказалось, Бог действительно есть.

— Я знаю… — пробормотал Зиновьев, ничего не понимая.

Она пригласила его в дом и, несмотря на то, что вокруг сновали грузчики, таская в машину сумки и коробки, налила ему кофе.

— Нам тогда так тяжело далось это решение, мы решили не претендовать на наследство, потому, что дедушке не понравились бы все те судебные тяжбы, ссоры с родственниками, что в этом случае были бы неизбежны. Я не знаю, на что мы надеялись, но мы решили не заявлять о своих правах на дом. И вы знаете, произошло чудо. Буквально через несколько дней после смерти дедушки, моему мужу поступило очень хорошее предложение. Он давно работал над одним проектом, деньги на его реализацию, кстати, дал мой дед. И вот, этот проект, вдруг, оказался востребован. Мы переезжаем в другой город, мужу дают оборудование, людей, средства. Это такое счастье!

— А этот дом? — перебил её Зиновьев.

— Мы оставляем его тем, кто ещё до смерти дедушки заявлял, что будет всеми силами бороться за это место.

— Удивительно! — произнёс Пётр Олегович.

— Дедушка верил в Бога. То, что с нами произошло, это не просто чудо. Пока мы пытались бороться с ситуацией, она была неразрешима, когда мы решили поступить согласно тем словам, что говорил дед, произошло чудо. Спасибо вот Алёнке, она много времени проводила с дедом и любила его слушать…

— «Сие заповедаю вам, да любите друг друга».. — пробормотал Зиновьев.

— Простите, что вы сказали? Я не разобрала…

Зиновьев попрощался и вышел. Он брёл, вспоминая о том, как долго собирался с силами, чтобы прийти сюда, как боролся с собственным страхом, а надо было просто довериться тому, чьи слова он теперь, подобно Ильину, считал руководством к жизни. Ведь знал же, что «Сам Отец любит вас, потому что возлюбили Меня и уверовали», чего же тогда боялся? Почему так долго бездействовал?

Пётр Олегович прошёл до конца улицы, свернул в сквер, за ним начинался парк. Там, над раскидистыми кронами деревьев, устремляясь крестами в небо, возвышался храм.

Зиновьев узнал это место. Сколько же раз он видел его в последнее время на экране своего монитора?.. Он вошёл. Купив свечу, прошёл вглубь. В благородной тишине, чуть помедлив, встал перед той иконой, которую больше прочих почитал Ильин. На ней был Христос. Не распятый, а во всей своей славе.

— Иван Арсеньевич, — услышал он голос за своей спиной.

Обернулся.

— Ой, простите, я обозналась… — сказала женщина, видимо, работница храма. — Один человек любил вот так же стоять здесь.

— Я знаю, — ответил Пётр Олегович и улыбнулся.

2021

Болезнь

«Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня, ибо стрелы Твои вонзились в меня, и рука Твоя тяготеет на мне.» (Псалом 37:2–3)

«Нет, показалось… Точно показалось…» — убеждал себя Герман, упирая язык в нёбо. «Нет, нет, всё обошлось, не болит». Он налил в стакан воды и сделал специально ещё несколько глотков, чтобы увериться в том, что здоров. Гортань слегка заныла. «Нет, не может быть. Конечно, кажется. Я не болен…» — снова попытался убедить себя Герман.

Он выбросил пластиковый стаканчик в урну и энергично двинулся к своему рабочему столу. Его провожали внимательные взгляды коллег.

Много лет Герман работал с этими людьми бок о бок, и каждый раз, когда кто-нибудь из них, оторвавшись от своих дел, поднимал на него свой взгляд, Герман не мог с точностью угадать, что замышляет этот человек. То ли, устав от дел, он просто рассматривает его пиджак или смотрит на то, насколько безупречно завязан на Германе галстук, то ли, пытается подсмотреть, чем занят сейчас Герман, а может быть, думая о чём-то своём, он уже не замечает ни Германа, ни прочих, ни даже самих стен душного офиса. К сожалению, в мысли тех, кто часами изо дня в день находился с ним рядом, Герман заглянуть не мог. А жаль. Сколько бы тайн он узнал, сколько бы собственных потерь смог бы предотвратить. Можно было быть уверенным только в том, что от взглядов коллег ничего нельзя утаить. Они, пристальные, внимательные, хорошо узнавшие за время работы привычки друг друга, сразу чувствовали, когда что-то было не так.

Герман, бодрой уверенной походкой прошёл к собственному месту и опустился в кресло.

Уже через час он понял, что всё-таки заболел. Горло теперь не просто отзывалось лёгким почёсыванием при каждом глотке, оно горело.

Показывать того, что болен, нельзя. Ни здесь, в офисе, нигде в другом месте никто не должен догадаться о том, что Герману становится всё хуже и хуже.