Где ты, бабье лето?

— Инициативу у вас я, конечно, перехватила, — потерла она ладошки, торжествуя и чуть кокетничая. — Да что вы, говорю, балаболки, Пыркина не знаете — баламута и лодыря? Вот погодите, его Маня стукнет ножкой, он на четвереньках приползет и еще вид сделает. «Ты-то, — говорю, — Суворов, его в первый раз видишь?» — «А что я один сделаю?» — «А где твое звено?» — «Ивашкины ушли, и Рыжухин ушел». А было как? Суворовских семеро, да еще пять человек пригласили. А уж слух прошел про премию. Пыркин и постановил: деньги на бочку, если заинтересованы, субсидируйте. Представляете? И Рыжухин туда же. «У меня, говорит, весь энтузиазм вышел, на кого я опять надеяться должен — на Пыркина? Извините — привет!» И братья Ивашкины не пожелали с нашими связываться, какое же, говорят, звено на подряде, когда звеном не работаем, — да Ивашкины известные куркули. Ну, в общем, обвал. А Рыжухин голову в дверь высунул и орет: «Платят по семь рублей, а попробуй на таких машинах, а кто-то и финтить будет, почему я за них мантулить должен, двойную работу делать, а дадут поровну!» И долдонит, и долдонит. «Ах ты, говорю, кулак такой, закройся!» И гляжу, на кого опереться бы? А все в окошки смотрят. Я к Колчину: «Максим! Ты только из армии — чему вас учили? Где же человека еще искать?» И поднялся он, огурчик солененький! «Они, говорит, привыкли курортничать, а это новый шаг, а новое без риска не бывает. Да что, говорит, ребята, не мужики мы?» Ну, еще что-то такое, еще, гляжу, влезают: и Пыркин, и Рыжухин, и те двое, Ивашкины.

— Да ладно уж, знаем, ловкая, — сказал, смеясь, Жук. — Но я, честно говоря, тогда подумал, что если бы их не четверо, а пятеро было…

— Да вы поезжайте, посмотрите, что разделывают! — предложил Закревский.

— Как на войне! Отряд!

— Обязательно посмотрю. А ты, Людмила Матвеевна, не видала травы в Лебедушках? В самой деревне? Надо бы съездить взглянуть, может, гурта два прогоним туда? Сапуново-то рядом.

Людмила встала, оглядывая, словно только сейчас увидела, совсем короткую, без привычных локончиков, прическу Зиминой, которую соорудил вчера московский парикмахер по самым последним модельным меркам и которая — Ольга Дмитриевна знала — так молодила ее. Она даже выжидательно улыбнулась.

Но лицо Людмилы замкнулось, подожженное изнутри подозрением:

— Я гляжу — Филатов не оставляет нас своими заботами? Это его идея — относительно гуртов по деревням? Все поигрывает?.. — Она вскинула голову: — Не мое отделение, обратитесь к редькинскому управляющему!

На планерке только и разговоров было, что об отряде на клевере. Предполагали завтра закончить. С утра было солнечно, росно, но с половины дня хмурилось, уже пробрызнул дождичек, однако спохватился и утих — решил, видно, дать людям доработать. Серенький теплый вечер втекал в раскрытые окна.

Редькинский управляющий докладывал со вкусом, подробно, а подвел к тому, что не хватает тракторов, а необходимо вспахать гулевое поле.

— Завтра дам трактор Валерке Ледневу, дня два с ним повозится — и посажу за баранку. Он трактор знает, пахал, а сейчас десятый закончил, осенью в армию, — будь здоров парень. Брат Юрий поможет. На еду в столовой жалоб нет, мяса все же надо… Вчера рабочих кормили в Центральной.

Людмила отчитывалась быстро, отрывисто:

— У меня на картошке работают, опахивают. И на горохе. Конную косилку пустили. На Дальней опилок нет, дайте шофера!

Завгар Убейволк затряс кудлатой головой:

— Нету людей. Двое едут за мучкой, двое взяли отгулы.

— Какие отгулы? — заорала Людмила. — Что значит — отгулы? Могут взять позже, когда не поедут за мучкой!

— Так нельзя, — сдержанно сказала Зимина, — сейчас прежде всего забота о скоте, кричать незачем, а отпускать всех не годится.

— Разве я всех? У меня тридцать человек. Я только двоих.

— Вот! Видите? Вечно не как у людей!

Прораба, замещавшего главного инженера, Людмила возмущала. Этот чистенький, розовый молодой мужичок, приехавший с Тамбовщины по протекции Рыжухина, неожиданно вскочил с места, взмахнул рукой:

— А почему завернули сено, которое привезли рабочие с предприятия? Привезли, а вы его сбросили. Вам все можно!

Речь шла о рабочих с Волоколамского завода клееных конструкций, они обязались сдать две тонны сена.

— А мы взвешиваем! Нам не надо обмана! — закричала Людмила. — Там всего килограмм восемьсот! Привезли сырое! Пусть порастрясут, поворошат — тогда и сдают.

Зимина покраснела. Она не могла останавливать Людмилу. Да и была Филатова права. Только постаралась пригасить в ней что-то, мешающее обеим.

— Да! — вспомнила она. — Где-то на поле тут стоит с прошлого года домушка-сараюшка — корзины, мешки хранили в ней под картошку. Просит ее в личное пользование Рыжухин, думаю, надо дать.

— Мне она самой будет нужна на картошке. Для сторожа, — заявила Людмила, как показалось Зиминой, в пику ей.

Но страсти разжигать не захотелось.

— Ну, разберитесь. Парню не из чего сделать, хозяйства у него почти нет, да и некогда, а ему необходимо, пусть обзаводится, хороший парень. И жена его Роза Ибрагимова хорошо работает.