Где ты теперь?

Эллиотт звонил три раза, последнее сообщение оставлено в половине двенадцатого. «Каролин, ты отключила сотовый. Пожалуйста, позвони. Я очень о тебе волнуюсь. Сегодня вечером видел твою маму, мне кажется, она окрепла в эмоциональном плане, но боюсь, что в своих заботах о ней я, возможно, подвожу тебя. Ты ведь знаешь, как ты мне дорога. Позвони, как только получишь это сообщение».

Слушая все эти слова, полные тревоги, я вдруг словно оказалась в теплой комнате после снежной бури. Я любила обоих, но вряд ли стоило звонить им в половине четвертого утра. Я выбежала из гостиничного ресторана, так и не поужинав, и только теперь почувствовала, что умираю от голода. Я прошла на кухню, где выпила стакан молока и съела бутерброд с арахисовым маслом. Я целую вечность не притрагивалась к арахисовому маслу, но в этот момент почему-то почувствовала к нему неукротимую тягу. Потом я разделась и упала в постель. Я была настолько взвинчена, что, казалось, не смогу заснуть, но стоило мне закрыть глаза, как я сразу провалилась в сон.

Провалилась в лабиринт из скорбных снов, плачущих теней и чего-то еще. Чего именно? Что за лицо я пыталась рассмотреть, а оно все ускользало, словно дразня меня? Это был не Мак. Подумав о нем во сне, я увидела десятилетнего мальчика со светлым вихром и широко посаженными глазами. Сын Мака. Мой племянник. Я проснулась около восьми, набросила халат и, все еще пошатываясь, отправилась на кухню.

В утреннем свете вид родной кухни успокаивал. Когда мама куда-нибудь уезжала, она давала нашей верной экономке маленький отпуск; Сью приходила только раз в неделю, чтобы поддерживать порядок. По разным мелким признакам я поняла, что она побывала в доме вчера, пока я ездила на остров Винъярд. В холодильнике стояло свежее молоко, а почта, которую я свалила в кучу на кухонном столе, была сложена в аккуратную стопку. Как хорошо все-таки, что она побывала здесь именно в тот день, когда я отсутствовала. Я бы не выдержала ее соболезнования насчет Мака.

У меня не было ни малейшего желания завтракать. Но голова была ясной, и мне предстояло принять кое-какие решения. Я попыталась их обдумать за тремя чашками кофе.

Детектив Барротт. По-моему, я убедила его, что не защищаю Мака, хотя, с другой стороны, я скрыла от него некоторые факты, которые могли иметь прямое отношение к исчезновению брата…

Барбара признала, что Брюс затаил злобу на Мака из-за того, как тот обошелся с ней. Но может быть, дело обстояло гораздо серьезнее. Брюс всегда был отчаянно влюблен в Барбару. Видимо, она согласилась выйти за него на определенных условиях: «Стань отцом для моего ребенка и дай мне возможность учиться в медицинской школе». Не имел ли он какого-то отношения к вынужденному побегу Мака? Не угрожал ли он брату? И если да, то чем?

Все это казалось мне нелогичным.

Ребенок Мака. Я должна его защитить. Барбара не знает, что я его видела. Он рос как сын хирурга-педиатра и состоятельного предпринимателя. У него были две маленькие сестренки. Я бы никогда не стала разрушать его мир, но если я попытаюсь бросить тень подозрения на Брюса, и Барротт начнет копаться во взаимоотношениях Барбары и Мака, то это может случиться.

Мне нужно было с кем-то поговорить, с кем-то, кому я могла бы полностью доверять. Ник? Нет. Нанятый нами адвокат Терстон Карвер? Нет. А потом ответ пришел, причем такой очевидный, что я даже удивилась, как сразу об этом не подумала: Лукас Ривз! Он занимался расследованием с самого начала. Он беседовал с Ником и Барбарой, Брюсом и Крамерами. Я позвонила к нему в офис. Часы показывали 8.30, но он уже был на месте. Сказал, чтобы я приезжала, когда смогу. А еще сказал, что он и его ребята занимаются только одним — поиском похитителя Лизи.

— Даже если это Мак? — спросила я.

— Разумеется, даже если это Мак, но я абсолютно уверен, что ответ окажется другим.

Я приняла душ, потом включила телевизор и смотрела, пока одевалась. Полиция сообщила средствам массовой информации, что от Лизи поступил еще один телефонный звонок.

— Содержание сообщения пока не раскрывается, но полицейский источник подтвердил высокую вероятность того, что она мертва, — говорил корреспондент Си-эн-эн.

Натягивая джинсы и хлопковый свитер с длинными рукавами, я думала, что, по крайней мере, имя Мака не прозвучало в эфире.

Я люблю украшения и всегда надеваю сережки и что-нибудь на шею. Сегодня я выбрала тонкую золотую цепочку с жемчужиной, подарок отца, а потом нашла в ящике серьги, которые Мак подарил мне на шестнадцатилетие. Это были два маленьких солнышка с лучами и крошечными бриллиантиками в центре. Застегивая замочки, я чувствовала себя ближе и к отцу, и к Маку.

Офис Ривза находился от Саттон-плейс примерно в миле, и я решила пройтись пешком. Последние несколько дней я только и делала, что разъезжала в машине, теперь нужно было размяться. Вопрос состоял в том, как мне избежать репортеров. Я спустилась в гараж и подождала несколько минут кого-нибудь из жильцов дома. Им оказался достойного вида пожилой господин. Я попросила меня подвезти. Прежде я его здесь не видела.