Где ты теперь?

– Чего ты от меня хочешь? – кричу я на него и бросаю горшок с деревцем об стену позади него. Горшок разбивается, земля разлетается по кабинету, и на сотую долю секунды я пугаюсь: мне кажется, что сейчас он убьет меня, таким я его раньше не видел, да и со мной прежде такого не бывало. Но Хавстейн снова смягчается, собирается с силами и, скрестив руки на груди, прямо как настоящий доктор-психиатр, продолжает как ни в чем не бывало:

– Матиас.

Молчание.

– Матиас. Я считаю, что тебе пора показываться на людях. Вновь увидеть мир. Ты же способный. Ты сам-то это понимаешь? Ты очень хорошо работаешь. Тебе кто-нибудь говорил об этом? Я горжусь тобой, Матиас.

– Чего тебе от меня надо? – повторяю я. – Кто дал тебе право решать за меня?

– Кто дал мне право, говоришь? Ты сам. Ты, Матиас, дал мне такое право, ты сам, в ту ночь, когда я нашел тебя у Коллафьордура, когда ты неделями лежал в постели, когда решил остаться, потому что не мог вернуться домой, именно тогда, Матиас, ты предоставил мне такое право. Я же ради тебя стараюсь, Матиас, понимаешь? А что, по-твоему, я должен делать? Оставить тебя в покое, чтобы ты здесь в собственном соку варился, как НН, как Палли и Анна? Убедить тебя, что это просто место, где люди ждут, когда все опять наладится, снова будет хорошо, будто однажды утром ты проснешься и увидишь, что мир изменился, пора собирать вещи и уезжать? Что перед тобой откроются все двери и у тебя появится море возможностей? Ты, в отличие от Палли, Анны и НН, еще не так далеко зашел, чтобы чувствовать себя вечно больным.

Он на несколько секунд умолк.

– Но это обязательно случится, если ты не перестанешь замыкаться в себе. Это я тебе гарантирую. Так вот, Матиас, ты спросил, чего мне от тебя надо, и ответ мой предельно прост: мне надо, чтобы ты взял себя в руки, потому что иначе ты полностью замкнешься.

– Ты думаешь, все так ужасно боятся, что их забудут. Почему? – тихо спросил я, просто чтобы возразить.

– Так ты об этом? Тогда я тебе сразу скажу, что ты совсем запутался. Потому что ты-то как раз и не стараешься, чтобы тебя забыли. Ты пытаешься выделиться, разве нет? И если тебе кажется, что ты таким образом станешь незаметным, то ты ошибаешься. Господи, даты с каждым днем становишься все заметнее и заметнее! И ты не стараешься следовать чужим правилам, ты создаешь свои собственные и заставляешь остальных жить по ним. Матиас, я понимаю, чего ты добиваешься, но добиваешься ты этого неправильно. Ты ведешь себя как избалованный ребенок, который думает, что жизнь поступила с ним несправедливо, но это не так! Жизнь с самого начала была на твоей стороне, и ты с самого начала мог управлять ею! Да знай я, что ты будешь тут изображать ребенка и пускать сопли из-за того, что отняли игрушку, я бы в жизни тебя сюда не пустил!

И тогда я ударил.

Я изо всех сил ударил Хавстейна по лицу.

Ударил, потому что он не воспринимал меня всерьез, потому что его доводы были совершенно безосновательны.

Ударил, потому что ему было не понять, каково мне.

Ударил, потому что понимал: его слова похожи на правду.

Голова Хавстейна откинулась назад, и он, потеряв равновесие, стукнулся о письменный стол. Я инстинктивно закрыл глаза и услышал лишь удар тела о столешницу, а потом звук рвущейся бумаги, стук падающего телефона и стакана с ручками. Открыв глаза, я увидел, что Хавстейн сидит на полу, у него по лицу размазана земля, а пол усыпан шариковыми ручками и документальными свидетельствами спасаемых жизней. Только моей среди них не было.

Согнув ноющую руку, я осторожно подошел к Хавстейну, который, схватившись за стол, стал подниматься на ноги. Я помог ему встать и усадил на столешницу, а он одной рукой держался за нос. Между пальцев сочилась кровь.

– Прости, – сказал я.

Тыльной стороной руки Хавстейн вытер кровь.

– Ничего страшного.

– Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Только и всего.

– Знаю, – сказал он, – знаю.

– Ты меня никогда не спрашивал, почему я хочу, чтобы меня оставили в покое. Не спрашивал прежде. Ты же ПСИХИАТР, ты должен знать, как ОБРАЩАТЬСЯ с такими, как Я. Ты же изучал это, ты должен знать, какие задавать вопросы.

– Нет, Матиас. Ты сам не хотел мне рассказывать.

Злился я долго. Рвал и метал. Но боялся я еще больше. Потому что то, как со мной поступили в последние дни, вряд ли было сделано по предписанию, вычитанному в книжке. Это вовсе не медицинский подход. Однако зачем в таком случае он это сделал? Без сомнения, по доброте душевной. А знала ли тогда эта душа, что для меня будет правильным? Значит, это с Хавстейном что-то не в порядке, и поэтому мы начали отдаляться друг от друга. Он действительно теряет хватку, в нем так мало осталось от того врача, который подобрал меня дождливой ночью на Хвитансвегуре. И я не мог понять, что с ним произошло. Я вообще был в растерянности.