Где валяются поцелуи. Париж

– Моя тоже подделка. Представь красивую девушку вечером.

– Ну.

– Представил?

– Да.

– Что-то по твоему лицу незаметно, что она красивая.

– Очень красивая.

– 23.00. Душу открывать было некому, открыла холодильник.

– Из серии «жизнь проходит» пока мы кормим себя обещаниями, клятвами, сыром и колбасой. Жизнь проходит, а ты смотришь на нее, как зачарованный дурак, а потом жалеешь, что не взял телефон и не познакомился ближе. Состояние – ноябрь. С деревьев сдуты последние принципы лета, порывы настолько сильны, что унесло и всех птиц. Стаями листья махнули в теплые страны, только люди остались. Ветер не в силах поднять их: карьера, недвижимость, рамки, тяжела обретенная карма; да и как улетать, не отметив Нового года? А там, глядишь, и весна.

– Только не впадай в ступор. Продолжай гладить… меня. Жизнь только начинается.

* * *

Катя заварила чай и открыла окно. В кухню ворвалась свежесть, природа надушилась весной.

Страшно хотелось солнца, но не было даже апельсина. Она достала из холодильника лимон и отрезала пару кружков, потом разделила их пополам. Бросила одну половинку себе в чашку, в чашке отразилась вчерашняя ночь. Луна плавала в темном небе.

– Какая муха тебя укусила с утра пораньше? – разбил ее фантазии Жак.

– Це-це.

– Злая, зараза. Больно даже мне.

– Это хорошо, что больно, – не понравилось Кате слово «злая», но успокоило «зараза». Было в нем что-то родное.

– Кому хорошо?

– Мне хорошо.

– Значит, и мне скоро полегчает.

– Мне хорошо и страшно.

– Чего ты боишься, глупая?

– Знаешь, чего я сильнее всего боюсь? Вдруг ты сейчас уберешь руку и перестанешь меня гладить.

– Перестань. Ничего не бойся.

– Я перестану, когда у меня будет ребенок.

– Зачем тебе дети? Ты сама еще ребенок…

– Как зачем? Вдруг ты уйдешь. Женщине необходимо чувствовать чью-нибудь руку, – вспомнила она, как оставалась с куклой одна дома, когда родители уходили черт знает куда, чтобы вернуться черт знает во сколько.

– Ты же понимаешь, о каком ребенке я говорю?

– Я вынашиваю мысль.

– Какую мысль?

– Мечту. Ладно, ты все равно не поймешь, – махнула я рукой на Жака. Я все еще вынашивала мысль, которая должна была появиться в срок. Не хотелось бы иметь ее недоношенной, куда бы я ее потом смогла применить. Она должна была созреть и появиться на свет вовремя. Я уже знала, где ее буду рожать, мне предложили эпидуралку, но я отказалась, хотела бы прочувствовать все тяготы, схватки… с сомнениями, которые то и дело будут происходить внутри моего сознания, мне хотелось ощущать, как отойдут воды… пустословие не должно было мешать ее родам. Настоящей мысли. Для ее жизни уже все готово: кроватка, одежка, даже игрушки, муж, – только живи, дыши, радуй.

– Так что за мысль?

– Я хочу открыть Музей современного безумства. Для этого мне нужен был Париж.

– Это все?

– Нет, конечно. Ты думаешь, я зря училась на искусствоведа?

Лежа в кроватке новорожденная мысль сосет соску. Всякий, кому я ее показываю, начинает причитать: «Какая красивая мысль. Какой безумный взгляд! Сразу видно – твоя! Они интересуются, как она ест, как спит, кем станет, берут на руки, целуют и дают свои житейские советы. Мысль, разомлев от такой ласки, сладко засыпает с соской во рту. Всякий раз, когда та выпадает, мысль просыпается: «Может, пора?». – «Спи», – говорю я ей, покачивая кроватку. «Тебе надо вырасти и окрепнуть, прежде чем я перестану кормить тебя своим молоком, прежде чем ты сможешь существовать самостоятельно. Спи, я перетерплю все твои беспокойства, капризы, болезни». Она вздохнула и закрыла глаза. «Никогда бы не подумала, что у меня может родиться такая красивая мысль…»

– Лучше бы на кондитера. Мы бы вместе делали эклеры, – засмеялся Жак. – Безумные эклеры.

– Безумно вкусные. Так это ты и сам умеешь.

– Вкусы меняются, и мне приходится под них подстраиваться. Я – ремесленник, а хотел бы быть творцом. Мне нужно следить за кремом, не дай бог на минуту опоздать снять его с огня, пиши пропало, ешь сам. Знаешь, какие мы, французы, капризные сладкоежки? Я бы, как и ты, хотел читать умные книги об искусстве, а вместо этого мука, яйца, сливочное масло. Что ты сейчас читаешь? – взял он со стола книгу и начал листать: «В выходные будильником ей служили дети, они вставали раньше ее совести, они не давали спать, они не давали жить собственной жизнью, но самое главное, они не давали умирать по пустякам», потом закрыл: – Скука, – вернул роман на стол.

– Беру свои слова обратно, – поймал Жак подушку, пущенную в него Катей.

– А мне кажется, это в твоем стиле. Смотри, что он пишет про женщину, что ждет ребенка, – взяла книгу Катя: – «ПРОГЛОЧЕННЫЙ ГЛОБУС ВСЕГДА БЫЛ ХОРОШИМ ПОВОДОМ РАСШИРИТЬ ВНУТРЕННИЙ МИР ДО ДРУГОГО «Я». БЕРЕМЕННОСТЬ – это НЕСВАРЕНИЕ ГЛОБУСА». По-моему, он издевается.

– Ты с чем-то не согласна?

– Жестковато, не?

– А ты как хотела?

– Я еще не решила, хочу ли я? Вот что об этом, – снова она начала читать вслух: «ТОЛЬКО В ОЖИДАНИИ РЕБЕНКА ЖЕНЩИНА НАЧИНАЕТ ПОНИМАТЬ, НАСКОЛЬКО ПРЕКРАСЕН ВНУТРЕННИЙ МИР».

– Нет, еще.

– Но я еще не готова, – закрыла она книгу и положила обратно на стол.

– Что значит – не готова?