Где же Лизонька?

Напротив, все, что я знала точно – это что ни при каких обстоятельствах нельзя ни намеком выдать себя. Меня никто не видел, и никому и в голову не должно было прийти, что я интересуюсь кем-либо или чем-либо, имеющим отношение к тому происшествию или к его участникам. Я как бы приехала на разведку, зацепившись за единственную существующую ниточку, известную мне, связывавшую происшедшее с каким-то реальным человеком. Но что разведывать, я и представления не имела. Мне хотелось убедиться, что мое ночное приключение – не плод моего воображения, – на что явно, насколько он вообще мог быть понят, намекал Пряха. Что моя тревога – это не неврастения уставшей задерганной тетки. Впрочем, пусть неврастения, – но мне надо было убедиться в этом. Приключение не выходило из головы, мешало спать, воображение рисовало всевозможные сценарии происшедшего. Картины увиденного и пережитый ужас уже измучили меня совершенно. Я чувствовала себя в противной липкой паутине, которая вроде существовать и не мешает, но душит и сковывает каждое движение. Мне хотелось освободиться, и я интуитивно искала выход – лазейки, щелочки, проходы, в которые можно выскочить.

Об этом я размышляла, стоя у деревенского магазина. А вдруг в этой деревне что-то случилось, произошло какое-то событие, которое может быть именно той, искомой мною стрелкой, указывающей на выход из оплетшей меня паутины? Надо поговорить с местными жителями…

Бабушки с маленького рынка – вот кто мне нужен!

Оставив Мартина в машине, я подошла к прилавкам. Н-да, как раз бабулек там не было. Дородные румяные от мороза тетки торговали вязаными носками, маринованными и сухими грибами, разными соленьями и вареньями – я не очень обратила внимание на товар. Впрочем, одна бабушка была, расположившаяся у самого края ряда. Как два пузатых стража, перед ней стояли две трехлитровые банки с солеными огурцами.

Я взглянула на старушку – сердце мое ёкнуло и почти остановилось. Бабушка была исключительно похожа на мою собственную бабушку, мамину маму, моего милого ангела, мою бабунечку с Кубани, светлую память о которой я храню всю свою жизнь. Даже старенький пуховый платок был повязан точно так, как носила бабунечка – впрочем, наверное, как и очень многие деревенские бабульки. Старушка сидела за своими огурцами как нахохлившийся воробей на жердочке. Наверное, устала, бедная, такая родная…

В носу защипало, в глазах стало мокро. Я непроизвольно сделала шаг по направлению к ней, чем вызвала призывный оклик тетки, занимавшей место рядом:

– Дамочка! Дамочка! Так вам огурчиков? Берите мои! У баб Ани они мягкие и кислятина, а мои крепкие, острые; под водочку после бани – мужик крепче любить будет! Подходите, подходите, дешево отдам! – масляным голосом увещевала она.

От злости слезы мгновенно высохли! Я сделала восторженные глаза и громко возрадовалась:

– Да что вы! Кислые и мягкие? Мои любимые! Нигде не могу таких найти! Спасибо, что подсказали! Дай вам Бог здоровья! Баба Аня, а у вас только две банки? Я бы еще взяла парочку!

– Ох, доченька, дома еще есть, я недалече тут, – засуетилась бабушка, – не дотащить мне больше двух банок. Может, дойдешь, заберешь? А то подожди, я сбегаю…

«Доченька!» – Именно так обращалась к молодым женщинам моя бабушка.

Чтобы не защипало опять, я схватила банки и потащила к машине, за мной засеменила старушка. – Я недалече, недалече… Тут сразу за магазином…

Тетка еще минуту таращилась на меня в недоумении, потом, сбитая с толку, задрала подбородок и отвернулась.

Я положила огурцы на заднее сиденье, надела поводок на пса и, предупредив бабушку: «Подождите меня, я на секунду», – вернулась к прилавкам.

Держа Мартина на коротком поводке, я строгим голосом, но очень тихо объявила тетке:

– Гражданочка, а вы знаете, что нарушаете Закон Российской Федерации о рекламе?  Вы позволяете себе некорректные сравнения с товаром другого продавца. Статья пятая! Это влечет наложение административного штрафа на граждан в размере от двух тысяч до двух тысяч пятисот рублей! Аккуратнее, аккуратнее, гражданочка…

Это был единственный пункт единственного закона, кроме правил вождения, который я могла процитировать. Просто как-то услышала разговор Верочки по телефону…

Я оставила обалдевшую тетку отмораживаться и поспешила к ожидавшей меня старушке.

*

Следуя за бабой Аней, я посматривала по сторонам в невнятной надежде увидеть знакомую машину в каком-нибудь дворе. Что бы я сделала, если бы увидела, даже не представляю. Но синей машины не было, как, впрочем, и какой-либо другой.

Дом бабы Ани находился сразу за зданием магазина. Такой же новый однотипный забор, как и большинство в деревне, а сам домик старенький: давно не крашеный, но с виду крепкий. А вот крыльцо к дому было новое, просторное, с навесом от дождя и пандусом для колясок.

«Ага!» – подумала я. – «Дети в доме есть, а значит, и родители. Что же заставляет ее торговать у дороги?».

– Баба Аня, я Мартина привяжу к крыльцу? – спросила я.

– В дом, в дом заводи, доченька, что же милой собачке мерзнуть!