Где же Лизонька?

Милая собачка в благодарность легонько боднула бабу Аню и завиляла хвостом. Любопытством Мартин переплюнет любую кошку. Я подозревала, что новый дом и новые знакомства были для него не менее интересными, чем прогулки по лесу.

Мы зашли в дом – чистенько, бедно… За столом, покрытым клеенкой, давно просившей замены, сидела девочка-подросток, лет двенадцати-четырнадцати, и что-то сосредоточенно писала в тетрадке. С ее левого и правого локтя на столе развалились две серые кошки. Они похлопывали по столу хвостами и сонно таращили глаза на тетрадку. Кошки блаженствовали – рокот их мурлыканья слышен был от двери. Но до моей Машки им далеко!

Услышав, что кто-то вошел, девочка подняла голову и посмотрела на нас. Нежное лицо, светлые волосы, распахнутые голубые глаза.

Русская – да и не только русская – литература изобилует персонажами, описанными таким образом: «светлые пушистые волосы обрамляли ее нежное лицо».

Да, внешность девочки была, на первый взгляд, совсем обычной. В наших северных широтах много светловолосых девочек и мальчиков с голубыми или серыми глазами. Но я не могла оторвать от нее взгляд. Лицо просто лучилось радостью, светом, каким-то ощущением покоя. Я утонула в этих лучах, укуталась в них, мне стало тепло и спокойно – как будто дома, давно… раньше…

– Катенька! – воскликнула баба Аня. – Огурчики доченька у нас купила.

Она просеменила куда-то в соседнюю комнату, видимо, за другими банками.

– Ой! Собачка! Здравствуйте! А как ее зовут? Да вы проходите, пожалуйста, садитесь! – открыто улыбаясь, пригласила Катенька. – Вы не смотрите, что кошки на столе – они чистые, да и клеенка эта для них. Когда чай будем пить, я постелю скатерть.

Мартин подбежал к девочке знакомиться. Кошки, вытянув головы и перестав урчать, настороженно разглядывали большую собаку. Но и не подумали сойти со стола.

– А почему вы решили, что я беспокоюсь из-за кошек? У меня своих пять и, к сожалению, некоторые из них не поддаются никакому воспитанию и очень любят валяться на столе и именно на скатерти, на которой я пью чай. И страшно волосят при этом, – сказала я, подходя и присаживаясь. – И я всегда смущаюсь, когда заходит какой-нибудь гость и видит эту картину. Начинаю махать руками и возмущаться: «Ах! Ах! Безобразники!» – подхожу к ним, тихонько глажу и прошу уйти. У меня есть специальные щетки для уборки их шерсти со столов, диванов, да и с людей, присевших на эти самые диваны.

Я рассказывала про своих кошаков, Катенька заливалась смехом, слушая меня, гладила Мартина, и мне было очень хорошо и спокойно. Прошло не больше пяти минут, но мне казалось, что мы уже давно сидим и разговариваем с удивительной девочкой, которая умеет излучать счастье и слушать взахлеб. Наконец, вернувшаяся баба Аня прервала нас:

– Вот, доченька, я в прихожей поставила три банки – ты возьми, сколько тебе еще хочется. А ну-ка, чайку, девоньки. Попьете с нами? Катенька, поставь чайник, а я чашки принесу; у нас и конфетки есть.

Катенька, немного оттолкнувшись, отъехала от стола. Инвалидное кресло! Как же я не заметила! От неожиданности глаза заполнились слезами и невольно вырвалось:

– Как же так!

Баба Аня, посмотрев на меня, грустно улыбнулась:

– Да, ножки у Катеньки парализованы, после аварии, – спокойно сказала она. – А ее родители в той аварии и погибли. Сынок и невестка.

– Вы так… так говорите об этом… – пробормотала я, пытаясь прийти в себя.

– Как? Спокойно? – улыбнулась баба Аня.

– Обыденно…

Баба Аня подошла ко мне, погладила по плечу: – Долго горевать грех, доченька. Вот и ты горюешь… Глаза у тебя больные… Нехорошо. Да кто мы такие, чтобы понимать, как нам лучше? У тебя детки есть?

– Да, – дочка, но она взрослая уже; у меня внучки…

– Вот когда она маленькая была, ты ее учила, наставляла. Сладкого много не разрешала, гулять без шапки не пускала, а она плакала – ведь плакала?

– Конечно. Рыдала, будто мир разрушился.

– Так он у нее и рушился! Понимаешь? Именно рушился! Но она же успокаивалась. А потом она стала старше и поняла, что мир на месте, и от такой ерунды плакать не надо совсем. Вот и мы так. Мы – дети, просто постарше. Человек и умирает ребенком. Мы думаем, что мир разрушился. Но мы же ничего не знаем. Для Бога мы дети. Только Он знает, зачем нам все это и почему. Что же горевать. Хотя непослушные мы дети, горюем… Ох, горюем…

– Но как вы справляетесь!

– Так крест-то по силам дается, доченька! Взамен потерь что-то другое появляется… Вот нам помогают много, пенсия у меня хорошая, и у Катеньки… Да вот и огурчики продаю – мало-мало, а добавочка к пенсии…

– Да вы не думайте, что я ничего не умею, – с горячим чайником в руке в комнату въехала Катя. – Вот посмотрите, какая у меня коляска отличная, сама едет или руками могу. А я и в огороде сама. Посмотрите, какие у нас грядки!

Катенька подъехала к окну, выходящему во двор, и поманила меня. Взглянув в окно, я увидела высокие грядки из плоского шифера, заваленные снегом. Расстояние между ними было достаточное для проезда Катиной коляски.